О юбилее думали давно. Весной 1941 года было принято правительственное постановление о необходимости широкого празднования двух юбилеев – пятисотлетия Алишера Навои и восьмисотлетия Низами Гянджеви и подготовке полного академического собрания сочинений великих мудрецов. Специальные юбилейные комиссии были образованы в Москве, Ленинграде, Ташкенте и Баку. Подготовка к юбилеям шла торжественно, но война планы изменила – всё замерло. Но не в Ленинграде: в блокадном городе решили ничего не отменять. Торжество состоялось.
Директор Эрмитажа встречал гостей, Борис Пиотровский сделал доклад «Мотивы древних восточных мифов в произведениях Навои». Судьба поэта обсуждалась с пристрастием, будто он был современником и участником событий. Как знать, может быть, так и было – у времени же нет границ. Вспоминали о судьбе Навои, тем более что он таинственным образом присутствовал в Ленинграде: в Публичной библиотеке имени Салтыкова-Щедрина находилась и сейчас находится рукопись «Первого дивана» Алишера Навои, переписанная ещё при его жизни (в 1465–1466 годах) известным каллиграфом Султан Али Машхади. Она попала в Петербург из фондов Тегеранской библиотеки в 1829 году как компенсация за варварское, жестокое убийство русского дипломата Александра Грибоедова.
О юбилее в Ленинграде знали, и многие стремились попасть в Эрмитаж, многим хотелось участвовать в этом празднике, в этом «торжестве науки». Академик Сергей Жебелев, 74-летний человек, ослабший от голода, всё-таки дошёл до Эрмитажа, приветствовал всех и слушал с наслаждением «умные речи и высокую поэзию». К Орбели подходил дежурный и робко спрашивал: «Опять пришли человек десять без приглашений, что делать?» И Орбели довольно грохотал: «Конечно, впустить! Всех желающих пускать!» Желающих было много – полный зал. Орбели выступил с речью:
«В необычное время… в невероятной обстановке мы сегодня собрались, чтобы отметить замечательную дату в культурной жизни всех наших народов, вспомнить оставшееся бессмертным имя великого поэта, просветителя Алишера Навои. Уже один факт чествования поэта в городе, осаждённом, обречённом на страдания от голода и стужи, в городе, который враги уже считают мёртвым и обескровленным, ещё раз свидетельствует о мужественном духе народа, о его несломленной воле, о вечно живом, гуманном сердце науки».
Читаешь сегодня эти строки и не чувствуешь пафоса или, наоборот, смирения перед обстоятельствами. Нет – чувствуешь силу людей, которые собрались почтить память поэта, казалось бы, давно умолкнувшего. Зачем? Мне кажется, это не уход, не бегство от суровой действительности. Это не желание забыться – нет, это вызов обстоятельствам, это – борьба. «Несмотря ни на что, поэзия живёт и торжествует, – говорил Орбели, – так окунёмся же в её пленительный мир».