Вот. Лэрри покивал и ушёл. А я и в самом деле, этот шарфик на самой Зинаиде, кажется, видела. Не могу точно вспомнить. Или похожий. У многих ведь женщин комплекты шарфика с шапочкой, и чаще всего они именно и бывают вот такими, связанными из серых ниток…
Не знаю, я не Агата, но у меня такое впечатление, что Пуаро очень сильно бы насмехался над этим следствием.
Клара. 11 июля, вторник, 21–30
Паша, целый вечер звонят то Лизка, то Сюська. Обливают друг друга и своих мужей, коими за последние два часа уже обменялись пятнадцать раз. Никак не могут поделить своё прошлое и чужое имущество. А что? Ведь сейчас многие эмигранты обмениваются супругами, может, это какое-то модное течение? Вот тебе и фарс. Четыре человека: и туда-сюда, туда-сюда…
Надо же, опять сотовый звонит, выключить его к чёртовой матери, что ли? Ни с Кириллом поболтать, ни тебе стукнуть. А всё равно, он сейчас смотрит «Найт Гэллериз», ты же, наверно, водку хлещешь. Ладно, пойду, отвечу.
Пашкин, это была, кто бы ты подумал? Марго. Вся какая-то решительная и загадочная. Ноль эмоций, холодно вежлива, но, если не ошибаюсь, за бесстрастностью в недрах души этой женщины зреет что-то сатанинское, по-моему, невиданной силы взрыв. Если, конечно, не очередной спектакль. Вот же существо!
Никак не пойму, какого ей от меня рожна надо. Прежде всего, она спросила: — Ладишь ли ты с Кириллом?
Я так растерялась, что беспрекословно подтвердила, дескать, да, лажу, и ещё как.
Марго сказала: — Я слышала, что ты будешь опекуншей. Вот же счастье — хоть поварёшкой хлебай.
Это у неё, по-моему, присказка такая, про поварёшку. Каждый старается, как может. Я ответила, что сама ещё ничего не знаю, но очень надеюсь.
Она прокашлялась и задала такой вопрос: — А ты уверена?
Я спросила: — В чём?
Марго заявила: — Имей в виду, что я об этом убийстве знаю гораздо больше, чем ты думаешь. И я бы хотела с тобой встретиться. Сегодня, в крайнем случае, завтра.
Я сказала: — Да? А не скажешь ли ты, меня-то каким боком касаются твои дела?
Тут с бардессы слетела вся её вежливость. Приятная во всех отношениях дама мгновенно превратилась в базарную бабу похлеще Зинки и стала меня материть (некоторых из употреблённых ею слов я даже до сих пор не слыхала никогда). Это, надо полагать, игрался второй акт. Вернее, третий.
Я слегка остолбенела и только врождённое любопытство удержало меня от того, чтобы отключиться.
Наругавшись всласть, Марго, как ни в чём не бывало, изрекла: — Это касается всех, и, в том числе, тебя и друга твоего вихлястого, который спит и видит трахнуть Кирюшку…