Медленно я поднимаюсь на ноги. Уверенный в том, что в ближайшее мгновение, со следующим ударом сердца, видение рассеется, и я проснусь в одиночестве. Мои руки прижаты к пустому алтарю.
Я шепчу ее имя с таким отчаянием, как никогда еще прежде не умолял под этой омраченной тенями иконой.
– Лета?
Она поворачивается, и пустота в ее взгляде сменяется узнаванием. Она смотрит на меня с такой невыносимой нежностью. Мой же взгляд наполнен тоской. Ее губы размыкаются. Ее губы формируют слово – мое имя? – но я ничего не слышу.
Я подаюсь ей навстречу. Моя ладонь дрожит в пространстве между нами. Сияние нити становится все ярче. Другой ее конец завязан на ее запястье. Рядом с печатью, оставшейся от заклинания, произнесенного ею ради моего спасения, когда меня почти поглотила тьма.
Я касаюсь ее в этом месте. Прикасаюсь к ее запястью. От прикосновения к ее коже – холодной, немыслимо холодной – из моей груди вырывается низкий, неровный всхлип. Меня переполняют все те слова, что я хотел произнести с тех пор, как она ушла.
– Лета, – шепчу я. – Я жутко по тебе скучаю. Даже не уверен наверняка, что это происходит на самом деле. Но я…
Я замолкаю, когда свет становится туманным, и все превращается в сон. Лета берет меня за руку. Она не пытается снова заговорить. Ее ресницы опускаются, и одинокая слезинка скатывается по щеке. А потом она начинает растворяться в воздухе.
Я цепляюсь за нить между нами – связывающую наши с ней запястья – но все, что я ощущаю, это тени. Я пытаюсь притянуть ее в свои объятия, но она стала лишь дымкой и тлеющими угольками. Тусклая дымка, сменившаяся мерцанием свечей алтаря. Она ушла.
И вот я один в гостиной, а мои ладони прижаты к полу. Побежденный насмешкой смутных мыслей. Обо всех надеждах, которые когда-то возлагал на жизнь с Летой. О будущем, которое хотел ей предложить. О книгах, сложенных в стопки на библиотечных полках. Ее саде, пестрящем цветами. О нас, где мы лишь вдвоем в моей комнате, в лунном сиянии.
Затем меня пронзает острая боль, настолько сильная, что мои пальцы резко впиваются в запятнанные доски. Словно у меня есть когти. Дрожа, я сажусь обратно на пятки. Расшнуровываю рукава. По запястьям струится кровь. Шрамы в тех местах, где я бесчисленное количество раз пускал кровь для десятины, превратились в открытые раны. Моя кровь, она не красная. Она черная. И вокруг печати, которую Лета оставила на мне в тот день, когда я стал монстром, под моей кожей собрались тени.
Точно так же, как раньше, когда Гниль овладевала мной.
Я вопрошающе прикасаюсь к печати. Мы изгнали Гниль в том последнем, чудовищном, ритуале, когда Лета ушла в Нижний мир. Я видел, как исцелился берег. Чувствовал, как тьма покидает мое тело. А внутри меня, там, где некогда покоился монстр, оставалась лишь тишина.