Никто не зайдет, поэтому для удобства, скинула на стул одеяло и, как есть голая, стала шарить — под матрасом и постелью, в подушке, в шкафу с одеждой. Заглянула под кровать и стол, не пропустила ни угла, осмотрев и полы, и вообще все поверхности. Аккуратно прощупала ночную рубашку Лёны, перебрала волосы, прогладила спину и живот без стеснения, надеясь, что она спрятала что-то на себе. Собралась расстаться с жизнью, так даже брату прощального послания нет?
— Ты понимаешь, что я не уйду без ответа?
Монумент молчал и стоял посередине недвижимо. Осторожно подтолкнув ее, шевельнула ноги. Только бы не сплоховать и не повредить! Рассеется прахом! И увидела под ступней краешек белого. Бухнулась на коленки, вся согнулась, и как могла аккуратно потянула на себя полоску пластыря. Не использованный, с бумажной прослойкой на которой очень мелко было написано: «Смерть — это Свобода».
Подняла голову, Лёна с пола казалась совершенной и недосягаемой скалой.
— Опять это — Свобода? Да я уже десять раз слышала эту фразу… — И взвизгнула с шепотом, поразившись открытием тайны. До меня дошло! — Ты не умерла! Ты сбежала!
От возбуждения я вся протряслась и закрутилась на месте. Набросила одеяло обратно на себя, спрятала в кулаке пластырь и чуть-чуть оттанцевав волнение, спокойно и тихо открыла дверь. Нольд поднял на меня светло-голубые, будто снова выцветшие до слепоты глаза. И вскочил.
Он не увидел ни печали, ни отчаянья и весь как взорвался. Я загородила ему вход и быстро сказала:
— Там ничего не изменилось. Слушай меня, и слушай внимательно.
Радужка потемнела серым и человечным, он замер и кивнул.
— Ты должен вызвать кого угодно — Инквиз, скорую, похоронную службу, лишь бы те поскорее констатировали ее смерть. Сообщи всем в семье, всем кланам, Елена Нольд умерла. У вас фамильное кладбище или общее городское?
Нольд не ответил. Он понимал смысл слов, но с каждой секундой накрывало недоумение от моего спокойно-делового тона. Я повторила вопрос.
— Городское… на нем отдельный фамильный участок… Ева?
— Чем больше будет народу, тем лучше. Все полузвери в свидетелях. Умерла, все, нет в живых, не существует нигде, в землю закопали! — И улыбнулась на его ужас: — А мы придем и подкараулим сестренку. Ведь твоя Лёна ни за что не пропустит собственные похороны.
Дико хотелось спать. Эмоции прошлой ночи выпотрошили меня до донышка, а что с Нольдом творилось — и представлять страшно. Я перехватила отдыха, пока ехали до больницы, а он-то был за рулем. Вызвонив Яна, сам остался разбираться с телом сестры, службами и родственниками, которых оповестил тут же, утром. Передал меня Яну практически с рук на руки, пересадив в коконе одеяла из одной машины в другую.