Потому ли на маленькой некромантке ни одного следа, что решение принимали сами люди, а она не при чем — не палач и не убийца? Тот, кто захотел уйти из жизни по своему отчаянью, брали вину на себя — или здесь что-то другое? Злата сказала «подумай об этом», а я, хоть и ломала голову, ответа не нашла. И вот мое роковое испытание — выйти обратно к Нольду, посмотреть в его пустые глаза и скорбно покачать головой, не смогла! Он — надеялся! Верил! Все понимал, но душой — верил!
Обернулась.
Горькое и безнадежное внезапно исчезло от увиденного. Посреди комнаты в тонкой ночной рубашке стояла… дылда. На вид — женщина, никак не восемнадцати, а лет тридцати, очень рослая, выше Нольда. Не гипер-мускулистая, но ширококостная, крепкая, как воительница из саг о северных древних племенах. Тяжелая челюсть, мощная шея, волосы до поясницы, такие же пшенично-светлые — очень похожа на свою мать в монументальности и плоскости фигуры!
Я поняла, что в моей голове все это время жил образ «Лёны» — девочки, тонкой и летящей, как тростинки ковыля. Юной, звонкой и беззащитной, потому что младшая и потому что сестренка. Образ сдуло как ураганом от одного вида истинной Елены Нольд!
— Великий Морс…
Нет! Здесь точно не все так просто! Не могла подобная девушка покончить с собой! Она бы разнесла больницу на камушки, узлом бы скрутила и охрану, и мать, вздумай та загородить ей дорогу — в Лёне, даже в таком состоянии зомби виделась… огромной силы и воли полузверь!
Подошла на ватных ногах, удерживая покрывало одной рукой и второй потянулась к пульсу. Все так, как и с прочими — прах, пустота, бусинка, имитирующая биение и тепло ненастоящего тела. Моя макушка — ниже плеча, Нольд ростом доставал ей, наверное, только до носа. Я не могла не думать об этом, сравнивая габариты, и стряхнуть глупости в сторону. Впечатляло настолько, что силой заставила себя вернуться к главному — что здесь не так?
— Дай мне подсказку, пожалуйста.
Рядом с Лёной стоял стул, придвинутый к коленям, так было и с другими жертвами высокого роста… Наверняка Злата для своего зомбирования поставила — дотянуться до головы. Отошла, оглядела всю комнату. Та больше напоминала гостиничный номер, чем палату — прибрано, чисто и пусто. Нигде ни пылинки, ни клочка мусора, постель заправлена идеально — и наверняка не персонал так старался, а фамильная нольдовская чистоплотность и любовь к аскезе. Я надеялась на что угодно — на книгу с закладкой, на листок из дневника, царапины на стене, даже на плевок в оконное стекло — что угодно бы сочла за знак и возможность зацепки. Но — пусто.