Я продолжала медленно закреплять сережку, потом взяла сумку и кожаную куртку. Куртку я повесила возле электронагревателя, надеясь высушить ее, чего так и не случилось. Жар лишь усилил исходивший от нее запах спаниеля, мокрым вернувшегося с прогулки, запах, тяжело повисший в воздухе. С курткой на руке я спустилась по лестнице.
– Ага, привет, – при виде меня сказал Джосс уже из холла. – Вот это называется преобразилась! Теперь лучше себя чувствуете?
– Да.
– Ну давайте вашу куртку.
Он взял у меня куртку, чтобы помочь мне одеться, и в ту же секунду нарочито качнулся под ее тяжестью и согнул колени, смешно изображая штангиста-неудачника.
– Вы не должны носить такое! Куртка эта вас в гроб вгонит! А потом, она еще мокрая.
– Но другой у меня нет.
Он засмеялся, все еще сгибаясь под тяжестью куртки. Мое чувство собственного достоинства начало постепенно таять, что, видимо, отразилось на моем лице, потому что он внезапно перестал смеяться и кликнул миссис Керноу. Когда та появилась с видом раздраженным и одновременно добродушно-ласковым, он вручил ей мою куртку и, попросив высушить, расстегнул и снял свою собственную черную ветровку и не без изящества накинул ее мне на плечи.
Под ветровкой он оказался в мягком сером свитере и с хлопчатобумажным платком на шее.
– Вот теперь, – сказал он, – можно идти. Он распахнул дверь прямо в завесу дождя.
Я запротестовала:
– Вы же промокнете!
Но он лишь сказал:
– Ну, ноги в руки!
И я взяла ноги в руки, а за мной и он, и уже через минуту мы были в кабине машины, почти сухие, и дверцы были захлопнуты и надежно задраены от непогоды, хотя маленькие потеки возле моих ног вызывали подозрение, что крепкая эта машина не столь непромокаема, какой была некогда, и что поездка с водой снаружи и внутри будет иметь сходство с путешествием в моторной лодке.
– Куда мы едем? – поинтересовалась я.
– В «Якорь». Это недалеко, за углом. Не очень шикарное место. Не возражаете?
– Почему бы мне возражать?
– Почему бы и нет? А вдруг вы предпочли бы «Замок»?
– И танцевать там фокстроты под маленький оркестрик?
Осклабившись, он сказал:
– Я не умею танцевать фокстрот. Меня не научили.
Рванув по Фиш-лейн, срезав один или два прямых угла и проскользнув под каменную арку, мы очутились на маленькой площади, одну сторону которой составляла приземистая и неровная стена старой харчевни. Из маленьких окон и с покосившегося крыльца лился теплый свет, а вывеска над входом болталась и поскрипывала на ветру. Возле харчевни уже было припарковано четыре-пять машин, и Джосс, умело и аккуратно втиснув свой грузовичок в свободное пространство между двумя машинами, выключил мотор и скомандовал: