Вокруг нас потихоньку собралась стайка ребят постарше — полинявших, но ещё не подростков, возраста наших младших школьников. Кто-то держал на руках малышей, кто-то жевал кусочек рыбы, чтобы потом отрыгнуть для белька… они смотрели на меня уже не так встревоженно и хмуро.
— Где нашли? — спросила беременная девочка.
— В океане, сестрёнка. Там есть такой незаметный островок… Вот сейчас они поднимут катер — и мы туда поедем.
И меня тут же забросали вопросами — точно так же, как наши дети:
— А кто поедет?
— А островок далеко?
— А их люди не ранили?
— А у нас еды хватит?
— А мне можно туда поехать?
— Ребята, ребята! — взмолился я. — Не все сразу! Давайте вы минутку помолчите, а я всё объясню. Аэти, позови сюда Алеся, пожалуйста. Ты же помнишь Алеся? — попросил я, сообразив, что самому мне уже не выбраться.
— Он без гривы, — радостно сказала Аэти. — Я помню.
И её тут же сдуло ветром, а я принялся рассказывать то, что успел узнать. Про смелую наставницу, которая забрала детей и улизнула от врагов на экспедиционной подводной лодке. И про то, что ей, похоже, помогали люди, из тех, кто никогда не стал бы причинять вред детям — хоть земным, хоть шедийским.
Послушать подошли и подростки. Через две минуты двое бельков, из тех, кто уже кое-как умеет ходить, карабкались на меня, как на дерево, ещё один дёргал за палец — видимо, разыскивал перепонку. Дети постарше разглядывали меня — и разговор делался всё более и более разносторонним:
— Улэ, а правда, что у вас кровь не синяя, а красная?
— Правда… слушай, может, не надо меня за палец кусать? Я потом покажу, честно-честно.
— Он не кусал…
— Ты такой горячий!
— А люди стреляли ракетами?
— А почему вы не запретили тем, другим, воевать? Они бы вас не послушались?
— А ты совсем плавать не умеешь, да? А почему тогда у тебя нос не закрывается? Ты что, ныряешь с открытым носом? Туда же вода затечёт…
— Улэ — красивое имя. Так у нас целителя звали. Только он, наверное, теперь умер…
— Слушай, надо было запереть куда-нибудь тех, кто начал стрелять — и войны бы не было. И пусть бы они закололись перед Советом Старших, раз такие злые… Правда?
Я их гладил и обнимал, пытался отвечать всем сразу, как Тари, и давал себя рассмотреть — и думал, что тут сработал их инстинкт, совершенно не свойственный детям человеческим. Взрослый не может быть опасен. Стоило мне начать вести себя, как полагается нормальному взрослому — и всё, я тоже не опасен. Взрослый — помощь, защита, пища, по-другому не может быть. Дитя до Межи — общая ценность. Невозможно представить себе выродка, способного обидеть ребёнка.