А столы казались каменными, из грубого песчаника. И скамьи у столов тоже казались каменными — пока мы не сели; на самом деле оказалось, что столы пластиковые, а скамьи — из чего-то мягкого и упругого. Мы пришли и сели — и нас тут же окружили местные жители, люди и шедми вперемежку. Расспрашивать.
По вопросам, заданным сходу, я понял кое-что. Во-первых, у них тут остались шедийские солдаты, раненые, которых они выходили — и судьба этих бедолаг очень общественность беспокоила. Во-вторых, они страшно боялись за детей — а детей было много, даже сюда просочились подростки. В-третьих, они ещё не опомнились после гибели Шеда — не только шедми, но и наши. И, в-четвёртых, связи с Землёй у них не было, они могли только перехватывать передачи. Оно, конечно, и так понятно, иначе их бы уже накрыли, но отметить всё равно важно.
У меня на руках как-то сама собой оказалась пушистая малявка с земными бантиками в трёх косичках, которая пыталась меня кормить кусочками зеленоватого мармелада — надо было съесть хоть немного, чтоб не разревелась. Юлька в это время вдохновенно рассказывал про то, что нам практически отдали Океан Второй и про то, что мы ждём военнопленных, которых освободят, что война безусловно закончилась, но главное — про детей. Про то, что мы все вместе восстановим на Океане Втором шедийскую культуру. Он прямо светился, горел энтузиазмом — и это заметно передавалось местным, они нелогично одновременно задавали вопросы и пытались скормить Юлу рыбный пирог и ещё что-то, от чего пахло непрояснённым морепродуктом. Он честно пытался жевать и говорить, но в конце концов оставил рядом только стакан с водой — и вместо обеда получилась форменная пресс-конференция.
Кранц стоял в сторонке с тем пожилым шедми, которого мы видели на субмарине, и Саидом. Я решил, что они обсуждают именно то, что я ему рассказал. Мне тоже не лез кусок в горло, а смерть хотелось поговорить. Но не как Юльке. Мне хотелось не отвечать на вопросы, а задавать их самому — я стал искать среди шедми Бэрея, но тут вспомнил, что он не поехал.
Ужасная невезуха.
Оставался только Кранц. Я не особенно хотел разговаривать именно с ним — но выхода у меня не было вообще: по крайней мере, я знал, что мне скажут правду. Любую правду, даже ту, от которой захочется тут же и подохнуть.
Я стал смотреть на Кранца — и он быстро заметил. Обернулся: «Чего тебе?» — и я махнул ему рукой. Он что-то сказал своим и подошёл.
Я погладил малявку по косичкам и пересадил её Юлу на колени — Юл её обнял, будто так и надо. Шедми увидели, что я собираюсь уйти — и никто не стал задерживать: какой во мне прок, если всё равно молчу? Я был сильно им за это благодарен.