Вот и получилось, что я всё равно работал в архиве — ну и с документами Кранца. А Алесь перестал улыбаться, как кинозвезда — и уже не спорил, если я заикался о Конторе и непонятной силе, которая всё портит. С военными мы не ладили. На пределе зрения всё время маячили какие-то комконовцы, у которых допуск, кажется, имелся. Но ни у кого из наших его не было.
И я думал, что нас оставили тут болтаться, как букет фиалок в проруби, потому что мы — самые лопоухие. Алесь лучше понимает шедми, чем нас самих. Я вообще ничего не понимаю. Две Ани — этнографини со специализацией по детству и детям, одна — педиатр, вторая — педагог, наши главные кадры по белькам. Для них война — просто тёмный ужас, этакий ядерный гриб во всё небо, они даже не пытаются судить о происходящем. Рубен Баграмян всё время молчит, не знаю, какой тут резон. Женька ещё бестолковее, чем мы все. Добрый, чувствительный остолоп, главная ценность — способности к языкам, а по части прочего, как любил говорить Вадим Александрович, двоечник…
А вокруг нас между тем творилось зло. Растекалось по всему нашему миру, как газ без запаха. А мы по дурости своей никак не могли разыскать щель, откуда оно просачивается.
Вера переселилась жить в студию ВИДа. Её голос стал голосом воюющей Федерации, но наши вещали на всю Землю. Мы с ней почти не виделись, она мне только звонила. Счастье, что не твердила «меняй специализацию» — я ей ужасно благодарен: эту фразу мне говорили все. Мама говорила каждый день; дома стало нестерпимо, и я переехал в общагу КомКона.
Прошло несколько ужасных месяцев. Мы тыкались, как неприкаянные, нас гоняли от инстанции к инстанции. Я уже сомневался во всём, я думал, что всех работавших на Земле шедми давным-давно убили, а нас просто водят за нос. Пропаганда, особенно из Штатов, уже перешла все границы: она превратилась в сплошной поток кошмарного и злобного вранья, но в титрах любого видеоопуса непременно шло сообщение, что он либо документален, либо сделан по материалам земной разведки. Эти пометки придавали особую пикантность всему показываемому бреду.
Штатовскую пропаганду распространяли все, кому не лень: считалось, что она самая точная и объективная. Наши по части чуши сильно отставали, время от времени в сообщения ВИД-ФЕДа даже просачивалось что-то похожее на правду — но оно так дико выглядело на общем фоне, что тут же объявлялось чуть не предательством человечества.
В один из немногих свободных дней Веры мы всё-таки встретились — и она зазвала меня в кино на новый фильм. Мы хотели вспомнить старые времена, милую довоенную жизнь, но не получилось. Фильм попался про события на Океане-2, штатовский, успевший собрать пяток престижных наград, а в Сети ему устроили овацию. Речь шла о сражении за их станцию. Когда покупали билеты, у меня появилось очень поганое предчувствие, но было не отказаться, потому что Вере хотелось немного развлечься. Только я уже не питал иллюзий. Даже хотел взглянуть, что они сделали с материалом — ну, с этнографической точки зрения, что ли.