— Я перелезу. Поможешь мне только с бутылкой.
— Ага.
Заборы как заборы, не пятиметровые. Если беречь юбку, то было бы трудно, но я что-то не в том положении — задрала и перелезла. Хосе мои ляжки, к счастью, пока что не очень интересны.
— Куда дальше?
— Сюда.
Через какие-то колючие кусты, ползком. над головой сплошной слой веток и листьев, темно — хоть глаз выколи. Лаз едва-едва шириной, чтобы прошли мои плечи. Попа проходит свободно. Да уж, лишего веса мне замужество не принесло. Ударяюсь головой. Что это? Какая-то стена? Голосок сверху шепчет — Надо лезть наверх, на дерево.
Где же дерево? Тут я понимаю, что стена какая-то слишком шершавая и все-таки слегка закругляется. Это не стена. Это ствол. Ощупываю — ага, вот первая ветка, невысоко.
— Хосе, возьми бутылку!
Шуршит сверху, мне в лоб прилетает пятка.
— Ой!
— Ой, сеньора! Я не нарочно! — Тише. Бери, вот.
Бутылка исчезает из моих рук.
Снимаю туфли, кладу их во второй рукав, завязываю его узлом повыше. Ощупываю ветку, которая сама толщиной с хорошую сосну, и лезу на нее.
— Куда дальше?
— Слева другая ветка!
Ну, не страшнее это все, чем снимать чемодан с зимними вещами с шифонера. Наверху и светлее чуточку, по крайней мере можно различить, что нащупывать и куда тянуться. Я уже, кажется, довольно высоко.
— Вот. Дупло размером с коробку от холодильника, прямо перед ним — толстая ветка. Да тут места для троих, как я, хватит! — Хосе, не уходи. Давай поговорим.
— Да, сеньора?
— Слушай. Помнишь, ты отнес мое письмо на дальнюю почту?
— Конечно.
— Это письмо было моему отцу. То письмо, которое носила твоя бабушка, украл сеньор Фелипе, и теперь думает, что за мной не приедут. — Ага! — понимает Хосе. — Письму идти два дня, а то и три. Отцу ехать сюда — тоже три дня. Меня будут искать, конечно, но вряд ли в дупле. Хосе хохочет.
— Слушай. Ты сейчас тихонечко вернись к бабушке и ложись спать. А утром никому, даже бабушке, ничего не говори. Пойдешь гулять — прибегай сюда, будем болтать, хорошо?
— Я принесу вам еды!
— Не, пока не надо. У меня вот — видишь? Печенье есть. Кстати, если его хватятся, может, ты скажешь, что это ты доел? Или тебя поколотят за это?
— Поколотят.
— Тогда не надо. Но все равно, завтра утром сюда не спеши, а приходи только к вечеру, договорились? А днем играй вообще в другой стороне, и возле дома сильно не крутись. Бабушка все равно пойдет сплетничать, все сама расскажет, кто приходил и что делал. Понял?
— А. Да.
— Спасибо, дружок, — я делаю ему «бииип» в нос, он смеется и исчезает в темноте внизу. Только легкий шелест — и тишина, только стрекочут какие-то насекомые. На дне дупла лежит огромная куча сухой травы. Так-то дупло, конечно, книзу сужается, но утрамбовав траву, мне удается лечь калачиком полностью внутри. Я вынимаю туфли и подсовываю их под сено под головой — вот и подушка. Стаскиваю шаль, разматываю и укрываюсь. Как же тут уютно и удобно, не чета широкой кровати Альвареса. Как там было-то?… Лучше пучок зелени и любовь, чем полный стол и ненависть?…