Но тяжелый вздох отца Тимофея остановил ее. В который уж раз старик отчетливо понял: не умеет он разъяснить людям, что такое любовь. Лучше Спасителя ведь не скажешь, а люди думают, что Христос не про них говорил… Вот слушают Его слова, понимают, даже проникаются ими, только считают, что это не про них, а просто так – красивые, но не к ним обращенные речи. Как объяснить: без любви возникает только война, разрушения одни случаются, ничего без любви мирного не построить?
И снова ругал себя отец Тимофей за собственное неумение. Смотрел на растерянную Алевтину и понимал с бесконечной печалью: не подбираются единственные слова. Расстраивался, злился на себя и еще пуще злился за то, что злился…
– Жалко сына? – спросил Тимофей, пожалуй, слишком громко. – Так жалей! Отчего ж ты судишь его день ото дня?
Он поднялся, подошел к Алевтине, наклонился, произнес тихо:
– Да пойми ты: человек он, Сашка! Че-ло-век, – по слогам произнес отец Тимофей. – Не вещь твоя личная, но человек Божий! Человек – он в чем более всего нуждается? В наказании разве? В том, чтоб судили его? Невозможное дело. В любви он нуждается – вот что я тебе скажу. В понимании. А как ты понять можешь другого, ежели не разговариваешь с ним никогда по-людски, а только все ругаешь да воспитываешь?
– Да я вроде… – начала Алевтина и осеклась.
Женщина уже была не рада, что пришла, потому что видела: сильно расстроила она отца Тимофея. А настоятеля Храма Алевтина уважала: добрый ведь человек, понимающий. Огорчать его совсем не хотелось.
– Ариадна, – обратился отец Тимофей к затихшей вдруг женщине: – Пойди позови пацана.
– Так где ж я его найду? – удивилась Ариадна.
– Его искать не надо. Он у Храма на лавке сидит – ждет, пока мать выйдет и начнет его ругать. Зови сюда.
Через минуту Саша стоял посреди кухни, низко опустив голову.
Отец Тимофей подошел к мальчишке и в эту самую голову его поцеловал.
Саша вздрогнул: он не помнил, когда б его кто-нибудь целовал. В его тринадцать лет не было у него опыта принятия ласки. Он и растерялся, не понимая: радоваться ли сейчас или плакать на всякий случай.
– Садись, что ли. – Отец Тимофей указал рукой на табурет.
Сашка послушно сел.
– Я вас прошу: перестаньте ругаться. Ничего такого нет в мире, что могло бы породить злобу между матерью и сыном. Ничего… – Отец Тимофей посмотрел на Сашку. – Ты хотя б понимаешь, что без матери не было бы тебя на этом свете? Просто ты бы не родился. Она тебя девять месяцев вынашивала, а потом рожала в крови и муках. И у кровати сидела, когда ты болел. И душа ее за тебя болит всегда. Понимаешь это? Душа матери за сына болит вечно. Вот ты глупостями всякими занимаешься, а у матери душа болит в это время. Думал про это? Нет, ты представь, что не душа это, а, скажем, нарыв в животе. Вот ты сделаешь какую нелепость, а нарыв этот разрастается и гноем исходит. Так и в душе то же самое ужасное творится, когда ты мать огорчаешь.