Певица знала маршрут до Гранд-Опера так хорошо, что могла с закрытыми глазами назвать каждую улицу, каждый бульвар, на который сворачивал экипаж. Она давно перестала смотреть в окно, в отличие от Камиллы, глазевшей по сторонам разинув рот, как в их первый день в Париже. Металлическая коробочка из верхнего ящика комода лежала в сумочке на коленях Лючии. Прежде она никогда не перекладывала ее и сегодняшнее везение посчитала счастливым знаком. Не хватало только, чтобы полицейские обнаружили коробочку во время обыска! Происшествие с таинственным фотографом отошло на второй план, мысли снова обратились к Калверту Найтли – в ту безмятежную нишу прошлого, когда она искренне верила, что он ее любит.
Новость потрясла светское общество Милана: у неприступной Лючии Морелли появился покровитель! И кто! – англичанин, чужак, пусть и знаменитый. Впрочем, все, кроме самой Лючии, понимали, что Найтли не собирается похищать оперную диву из Ла Скала и увозить в Туманный Альбион.
Альфред долго отказывался верить, считая досужие сплетни попыткой опорочить репутацию певицы. Но, когда Лючия попросила его аккомпанировать и спела по-английски арию из комической оперы Салливана, он уже не мог отрицать очевидного.
– Ты и этот журналист… Господи, Лючия, как ты могла?
– Не будь таким скучным, Фреддо. Калверт – настоящий джентльмен. Он скоро сделает то, на что ты так и не решился.
– Что же?
– Он сделает мне предложение.
Альфред побледнел.
– Ты упустил этот шанс, – продолжала Лючия, жестокая в своей прямоте, столь свойственной людям, поглощенным переживанием собственного счастья.
– О чем ты говоришь? Ты – моя племянница.
– Тогда почему ты ревнуешь?
Где-то в глубине ее сердца, пусть и спрятанная от всего мира, еще теплилась любовь к Альфреду. В эту минуту по его лицу она поняла, что права: он ревновал. Все эти годы для него не существовало других женщин, однако он бы ни за что не признался, что влюблен в дочь своей сестры. Он знал, что Мари и Карло никогда не дадут им своего благословения. А Лючия мечтала о семейном гнездышке, о белокурых птенчиках, которых она, переполненная гордостью и радостью, однажды поведет в церковь к первому причастию…
– Ты слишком хороший, Фреддо. Слишком правильный. Ты сам толкнул меня в объятия Калверта.
Альфред взял трость и шляпу и вышел, не сказав ни слова. О, эта упрямая привычка уходить, вместо того чтобы кричать, плакать, смеяться и снова кричать, и снова плакать, пока всё не станет просто и ясно!
После того случая они не разговаривали несколько недель. А потом на вилле, где жил Найтли, состоялся их последний и самый короткий разговор, которого Лючия никогда не забудет, несмотря на все свои отчаянные попытки.