– Вы чудовище, Найтли! Клянусь Мадонной, вы за всё ответите!
Лючия Морелли. Хлопнула дверь. В коридоре напротив Уолша стоял Дмитрий Гончаров. Заметив «американца», он убрался восвояси, как затравленный зверек. Джозеф уже несколько раз замечал его особый, чуть затуманенный взгляд, предназначавшийся для одного только Калверта Найтли. Похоже, журналист умело пользовался слабостью молодого человека. А быть может, и сам был склонен познать все удовольствия жизни. Уолш вполне допускал и такое.
Плохо, что Гончаров его видел. Неужели придется опускаться до шантажа? Если уж Оскар Уайльд не избежал унизительного процесса и тюрьмы, то на что может надеяться скромный учитель рисования, уличенный в том же грехе? Тут Уолш устыдился собственных мыслей и дал себе слово не использовать этот козырь без крайней необходимости.
Ночью он так и не заснул, ворочался с боку на бок и то и дело поглядывал на часы. В 7:00 он был уже на ногах, намереваясь поскорее добраться до камина в Салоне Муз. Он слышал, как лакеи и горничные постояльцев спускались на кухню, а значит, и Дюпон оставил свой пост. В распоряжении Уолша имелось двадцать минут. Увы, когда всё просчитываешь до мелочей, обычно возникает непредвиденная помеха.
Лючия Морелли стояла у конторки портье и быстро что-то писала. Ее служанка с конвертом в руках ожидала, когда госпожа закончит письмо.
– Держи, – Лючия протянула смуглой девице сложенный пополам листок. – Отправь немедленно, а потом погладь мое лиловое платье.
Обернувшись, она увидела Уолша. Опять неудача. Теперь не получится незаметно избавиться от улики, надо возвращаться в номер. Пока служанка запечатывала конверт, Лючия и Джозеф, натянуто улыбаясь, обменялись дежурными приветствиями.
В ожидании завтрака молодой человек гадал, как скоро обнаружится пропажа картины. Успеет ли он уничтожить творение Верещагина до прихода полиции? Найдется ли в отеле такой тайник, где оно будет пусть временно, но надежно укрыто от посторонних глаз? Минуты тянулись невыносимо долго, ладони вспотели. Уолш шагал по комнате, комкая носовой платок. Внезапно до его слуха донеслись голоса в коридоре. Он выглянул. Перед дверью Найтли стоял лакей с кофейником и встревоженный Шабо.
Джозефу уже приходилось видеть насильственную смерть – гнетущее зрелище, но на этот раз он испытал скорее облегчение. Разумеется, оно было вызвано не убийством как таковым, а исчезновением портье, который сразу же сделался главным подозреваемым. Шансы Уолша остаться непричастным к краже картины значительно возросли. Правда, в отличие от комиссара и гостей отеля он не поверил, что Калверта Найтли застрелил Дюпон. Уж кто-кто, а Джозеф знал наверняка: журналиста убили не из-за живописного полотна. Что, если это был страх разоблачения? Или, возможно, месть? Воображение молодого преподавателя живо нарисовало Лючию Морелли с револьвером в руках. Интересно, кому предназначалось письмо, написанное ею в спешке на рассвете? Не она ли спустилась в Салон Муз перед завтраком, чтобы сжечь то, что могло указать на ее мотивы? Например, снимок смеющейся белокурой девочки, который Уолш приметил накануне в грим-уборной певицы.