— Не торопитесь работу работать, а то нечего делать станет. Так что сходите в отпуск, отдохните…
— Я в основном отпуске за этот год был, — машинально отмахнулся Берестов, не сообразив, куда ведет разговор Карев.
— Ничего. Сколько у вас «боевых» суток? За пятьсот, если я не ошибаюсь? Вот и пишите рапорт. Его подпишут.
— На все пятьсот с хреном?
— Зачем, месяца на полтора. Нам хватит.
— У меня есть свое руководство. Оно решает, что мне делать.
— Вопрос согласован с начальником Управления. До полковника Апраксина решение доведено. Не верите мне — обратитесь к нему. Он подтвердит. Так что пишите рапорт. Поймите, мы не хотим вмешивать в это дело прокуратуру и следственный комитет. Хотим разобраться внутри Службы.
— Вот спасибочки! Как вы добры ко мне!
— Не надо ерничать. Положение у вас действительно серьезное.
— Меня что, отстранили, сняли с объектов? С должности?
— Нет. Просто отдохнете, наберетесь сил. Так что всего доброго… — сказал Карев, поднимаясь. Демонстративно смахнув рукой воображаемые пылинки с кресла Берестова, вот, мол, твое место, в целости и сохранности, не покушаюсь, он, прямой как струна, вышел из кабинета. Обернувшись уже на пороге, сообщил:
— Кстати, планируйте отдых по месту. Из города вам лучше не выезжать. А то вдруг таинственные злоумышленники вас встретят вдали от нашего недремлющего ока. Кто вас защитит тогда?
Проигнорировав возмущенную тираду Берестова, Карев закрыл дверь.
— Как крышку гроба. — Припомнил майор слышанную где-то фразу и бессильно опустился на свое место. Думать не хотелось. Не было сил даже на нормальное человеческое раздражение, только пустота тяжким потоком разливалась за грудиной и внутри головы.
— Дослужился, мать вашу. Хоть сухари суши.
Тяжело опершись о стол, Берестов, забыв даже о боли в раненой руке, поднялся с кресла и, взяв лист бумаги, направился к двери. Остановился, скомкал ни в чем не повинный листок, и, швырнув его в урну, решительно вышел в коридор.
— Зайди, — выглянув из своего кабинета, сказал полковник Апраксин, словно специально ждал его появления, — живой?
— Да ну их!.. Морды важные: а вы не перевоевали, а может иной мотивчик… Мля! Где они были, когда мне руку дырявили. Об этом ни слова, а я так чуть не убийца, — машинально Берестов говорил обобщенно, обо всех сотрудниках собственной безопасности, забыв в своей обиде, что к каждому человеку надо подходить индивидуально. Так иностранцы не говорят: «Иванов алкоголик!», говорят: «Русские пьяницы».
— Остынь. Не было счастья… Теперь хоть «боевые» возьмешь. Пиши рапорт.
— Сбылась мечта идиота… А может сразу на увольнение?