– Юр, ты чего?
– Жарко, – бросил тот через плечо, задрал ногу и плюхнулся в воду. ***
В лагерь возвращались не спеша, молча слушая радио. Очередная композиция кончилась, началась следующая и первыми нотами выбила из Юрки все мысли. Он не головой, а телом ощутил, что знает ее, знает так хорошо, как ни одну не знал. Он словно услышал не фортепиано, а родной полузабытый голос. Сердце стиснуло до того сильно, что стало больно дышать. Юрка резко остановился. Володя, ушедший на пару шагов вперед, обернулся, но ничего не сказал.
– Слышишь ее? – прошептал Юрка, сдавленно, даже немного испуганно.
– Кого? Мы тут вдвоем.
– Не кого, а что – музыку. Это она, Володя! Ты только послушай, какая красивая.
Володя поднял приемник повыше и замер. Нельзя было сделать и шага, как мелодию заглушали помехи. Ребята прислушивались, боясь пошевелиться. Юрка, грустно улыбаясь, смотрел себе под ноги. Его внезапная бледность сошла, и появился румянец. Володя не отрывал подозрительного взгляда от его щек – Юрка заметил это боковым зрением, но не обратил должного внимания на то, каким странным и пристальным оказался его взгляд. Юрка вообще ни на что не обращал внимания, он весь погрузился в звуки: то наслаждался ими, то мучился, то грелся в них, то горел.
– Очень красивая! Спокойная, гармоничная… – согласился Володя, когда композиция закончилась. – Что это?
– ПИЧ, – торжественно прошептал Юрка, продолжая смотреть вниз. Он не мог заставить себя поднять голову, а тем более сдвинуться с места.
– ПИЧ?
– Петр Ильич Чайковский. «Колыбельная», это вторая из восемнадцати пьес для фортепиано. – Юрка говорил как робот, без единой эмоции.
А вот Володя, наоборот, воодушевился:
– Знаешь, а эта «Колыбельная» идеально нам подходит… Правильно ты говорил – никаких ноктюрнов и любовной лирики! А это как раз то, что нужно! И как хорошо, что это Чайковский. Его ноты сто процентов есть в библиотеке, надо срочно пойти поискать…
– Я так ее ненавидел и так любил… – невпопад ответил все еще потрясенный Юрка.
Эта была та самая конкурсная пьеса, которая все сломала. Но не воспоминание о провале так сильно его изводило. Юрку душила память о том, каким он был счастливым, когда музыка присутствовала в его жизни, когда была важнейшей, неотъемлемой ее частью. И еще больнее в нем отозвалось напоминание – такого больше никогда не будет. Без музыки вообще ничего не будет. Не будет «будущего», без музыки Юрке осталось только «завтра».
– Та-а-ак… – протянул Володя до того напряженно, что Юрка насторожился. – В общем, Юра, мне надоело делать вид, что я ничего не замечаю, – громко, четко, безотлагательным тоном заявил он. Юрка захлебнулся выдохом: «Что он заметил? Что?!» Но Володя не заставил себя долго ждать и продолжил обеспокоенно: – Позавчера ты бегал от меня по лесу, вчера весь белый ходил, сегодня дышишь тяжело, румянец какой-то нездоровый. Раз ты сам ничего не говоришь мне о том, что с тобой происходит, то и я больше спрашивать не буду. Хочу только предложить – давай к Ларисе Сергеевне сходим?