Я тоже получаю гражданство. Честного бизнеса, конечно, нет и здесь, но думаю, что вскоре батя созреет до того, чтобы послать свои принципы подальше.
Мне так странно ходить по улицам, по которым когда-то ходил ты! Почти так же странно, как писать тебе эти письма, зная, что ты никогда их не прочтешь.
Мне очень нравится твой город, Юра. Он чем-то похож на Москву, но в нем не так много людей, он тише и спокойнее. Гуляю, когда выдается свободная минутка, гадаю, гулял ли ты моими маршрутами. Два месяца искал Харьковскую консерваторию, но не нашел. Кто же знал, что ты называешь свою альма-матер „консерваторией“, а на самом деле это Институт искусств Котляревского. Проходил мимо какого-то из корпусов, слышал фортепиано. Было такое приятное чувство, будто это ты играешь, но одновременно я понимал, что такого просто не может быть. Это грустно – я будто стал к тебе немного ближе, но при этом остался все так же невероятно далеко.
Знаешь, я познакомился с девушкой… Ее зовут Света. Она очень добрая и действительно светлая! Она проводила мне экскурсию по городу и рассказала, что ваш главный Ленин на площади Свободы указывает пальцем на общественный туалет. Не знаю, почему мне стало так от этого весело, но я долго смеялся. И вспоминал, как ты в театре разговаривал с бюстом Владимира Ильича.
Мне нравится Света: она очень позитивная и радостная. Я ни на что не надеюсь, понимаю, что испытываю к ней лишь дружескую симпатию, но мне приятно находиться с ней рядом. Может, я в нее влюблюсь?»
Юра улыбнулся – вспомнил памятник Ленину и свой родной город. Неужели Володя в то время жил в Харькове? Действительно, какая ирония! И каким же он глупым тогда был, этот Володя! Сколько ему исполнилось в девяносто пятом? Двадцать семь лет, а он все еще надеялся стать нормальным! А на самом деле Володя и был всю жизнь нормальным, просто не знал об этом. Никто ведь не сказал, что ненормальным для него было бы обратное – действительно полюбить девушку!
Может, слова, что он хочет влюбиться, и были шуткой, но Юра увидел в них надежду. А еще где-то очень-очень глубоко в сердце кольнула ревность. Совсем немного кольнула, но он понимал, насколько это глупо сейчас, и опять улыбнулся.
Стал читать дальше. На следующем конверте был указан апрель 1996 года.
«Юра, я так напортачил! Как я ее подвел! Она мучается, звонит иногда, а я как могу успокаиваю. Кто бы меня успокоил. Какой я дурак! Года с девяностого все вокруг кричало, что такие, как я… ну нет, не нормальные, но, во всяком случае, не такие монстры, как мне раньше казалось. Нет, я до сих пор разделяю не все и не со всем мирюсь – такие, как Моисеев и травести, мне отвратительны, – но хотя бы задуматься стоило! Но нет, я решил испортить жизнь себе, а потом и Свете.