Такая же тишина, как и в Юркиной истории, повисла в комнате. Дети слушали и даже дышать старались реже и тише. Где-то в стороне постукивали зубы. Юрка хмыкнул про себя: «Лишь бы не зажурчало».
– Так вот… Вожатый пошел в Горетовку, узнал у старожилов легенду про графиню и пропавшую брошь. И догадался, что звук – это шелест ее черного платья. Он хотел понять, отчего закрываются и открываются дверцы шкафов, но так и не узнал: на следующее утро его нашли мертвым. Задушенным, с глазами навыкате…
– И с синей шеей? – сдавленно прохрипел Саня.
– С синей, – кивнул Юрка. – Милиция расспрашивала всех жителей деревни. Когда очередь дошла до того самого старика, он рассказал им все то же, что и вожатому. Милиционеры подумали, что он от старости уже чокнутый, и не поверили болтовне про графиню. Что она бродила сначала по своему дому, а когда дом разрушился – по лагерю. Что и сейчас бродит, ищет брошь, которую ей подарил граф. А когда не находит, злится и душит первого, кого заметит неспящим. Потому что думает: тот, кто не спит, – вор, который украл ее брошь. Ведь он – единственный, кого совесть мучает так сильно, что не дает уснуть.
Юрка перевел дыхание, и в его рассказ вклинился Володя:
– Поэтому, ребята, после отбоя нужно спать.
– Да-да, – закивал Юрка, – лежать и молчать, чтобы и вы были целы, и ваши вожатые тоже. Иначе услышите шорохи графского платья и увидите, как графиня открывает дверцы и ищет брошь. Тут она вас и поймает! А ваши вожатые, между прочим, тоже ночами не спят – за вас переживают, прямо как тот вожатый-мертвец.
История произвела на детей сильнейшее впечатление: мальчики зажмурились, не издавая ни звука и не шевелясь, лежали под натянутыми до подбородка одеялами.
Володя с Юркой переглянулись. Не стоило сейчас уходить от детей – это было ясно обоим, и они расселись по углам. Сидели молча: Володя – возле окна, а Юрка – возле двери, скучали.
От нечего делать Юрка разглядывал в полутьме Володин профиль: длинный ровный нос, высокий лоб, перышки челки, острый подбородок. «А Володя красивый, – подумалось Юрке, – если приглядеться, если подумать, ну, наверное…»
Он не закончил мысли, решив, что повторяется. Но он не повторялся. Когда увидел Володю впервые на линейке, Юрка оценивал его красоту объективно. Если бы не очки, Володю можно было бы назвать классически красивым – это, безусловно, так, Юрка это осознал и даже ощутил прилив зависти – а как иначе, если девчонки млели, глядя на него? Но теперь, взглянув на Володю в полумраке, Юрка понял новое: это лицо нравилось ему субъективно, и никакой злобы или зависти он уже не мог испытать. Наоборот, Юрка неожиданно ощутил не вполне понятное ему чувство благодарности. Только к кому, судьбе или Володиным родителям, не понял. А благодарен он был за то, что этот кто-то дал ему возможность, любуясь, радоваться. Ведь смотреть на красивое всегда радостно. Эх, если бы только не очки…