– Чай пьете? – Юрка припомнил Володе его возмущение и насупился.
– На посиделках есть все, – ответил Володя шепотом.
– И разврат? – Юрка прищурился.
– Что ты, мы же комсомольцы! – Володя взглянул строго, но тут же улыбнулся: – Да ладно, я шучу. Все есть: преферанс, девушки, портвейн, самиздат.
– Погоди, какой еще портвейн? У вас и алкоголь есть? – Юрка теперь тоже шептал. – Где вы его берете? Когда наша соседка замуж выходила, на свадьбу даже бутылки водки добыть не смогли, спирт пили – батя с работы утащил.
– Это я его так называю – «портвейн», – принялся объяснять Володя. – Мой одногруппник возит. Он живет в деревне в области, там у него варят отличный самогон. По вкусу кому-то коньяк напоминает, мне – портвейн. Быстрей бы этот сухой закон кончился. Страшно за Мишку, рискует все-таки.
В этом диалоге потерялась Юркина обида. Он забыл о ней так быстро, будто ни ее, ни разлада, ни даже повода ссориться никогда не было. Словно они, откровенные как всегда, сейчас говорили о том же, о чем всегда, и вели себя и выглядели при этом обычно: Юрка – растрепанный и заинтересованный, Володя – аккуратный и чуть надменный. Было только одно отличие: высокая, будто до самого неба сетка, натянутая между ними.
– Пойдем на репетицию, Юр? После нее расскажу все что захочешь, – предложил Володя. Его лицо посветлело, морщинки на лбу разгладились. – Только Ирине сообщи, что уходишь со мной.
Юрка кивнул. Сбегал к Ире, отпросился, косясь на крутящегося рядом физрука, положил ракетку на скамью и вышел с корта.
– То есть ты так вот всех там бросил и пошел искать меня? – поинтересовался он, когда свернули с главной площади к танцплощадке.
– Я Машу оставил за главную. Она, конечно, молодец, но не сможет провести репетицию, а поработать сегодня надо усердно. Завтра занятий не будет.
– Точно. Завтра же «Зарница», – расстроился Юрка.
Ведь это значило, что сегодня из-за приготовлений к игре им не удастся побыть вдвоем: после репетиции Юрка будет занят пришиванием погон, вечером у первого отряда запланирован смотр строя и песни. А завтра все работники и отдыхающие лагеря с раннего утра до самой ночи будут всецело поглощены масштабной игрой. Все-таки зря Юрка не отправился разведчиком в штаб.
Пустая, без единого стеклышка оконная рама скрипнула так протяжно и громко, что Юра вздрогнул. Дождь давно кончился, но редкие капли все еще падали с крыши и гремели, ударяясь о крошево тротуара, шелестели травой, звенели, разбиваясь о лежащие на земле осколки. Порывы ветра разносили эти звуки по одуванчиковой площадке. Казалось, сама природа имитировала жизнь, заполняла пустоту и обманывала. И Юра хотел бы обмануться, но не мог. Здесь было не просто пусто, а мертво. Особенно для того человека, который видел и слышал, какой яркой, веселой и гомонящей была жизнь пятого отряда. Теперь же все, что осталось от нее, – это окна мальчишеской спальни, зиявшие провалами справа от крыльца, и узкая бойница крохотной вожатской спальни, что чернела слева. Когда-то это была Володина комната, когда-то Володя там засыпал и просыпался, но – Юра улыбнулся – никак не мог выспаться.