– Пора мне, сынок. – Саата смотрела на него, едва заметно улыбаясь. – Устала я, дорогой мой, кровиночка моя. Долгую, долгую жизнь прожила – спасибо тебе, – да и зажилась, видать. – Она вздохнула, тихонько, словно виня себя, что вот – расстроила единственного сына. – Об одном жалею, что не довелось внучков потетёшкать-понянчить. Ну да так, чтобы всё иметь, – такого и не бывает…
– Нет! Не говори так!..
– Да чего уж тут теперь, сынок. Пора тебе дальше идти, на меня, старую, не оглядываясь.
В сердце Аратарна от этих слов словно впились незримые клешни, сдавили до нестерпимой боли. С трудом сдержался, чтобы не застонать.
– Погоди, мама, в Костяные угодья собираться.
Саата усмехнулась.
– Не я тороплюсь, сынок, – костлявая меня торопит…
Аратарн зажмурился на миг, вновь открыл глаза. В груди клокотали сила и боль. А ещё – непреклонная решимость.
– Поспи, мама. Утро вечера мудренее. – И, не дав старой травнице даже слова молвить, положил ладонь ей на глаза.
Она негромко вздохнула, тело расслабилось, объятое покоем. Аратарн почти сразу же ощутил затаившуюся внутри хворь – нечто бесформенное и тёмное, голодное, хищное.
Неподвластное его чарам.
«Врёшь, не возьмёшь! – Аратарн стиснул зубы, по вискам покатился пот. – Не возьмёшь!»
Лекарь. Нужен настоящий лекарь. Истинный.
И он его отыщет.
А пока – спи, мама. Тварь внутри тебя не исчезнет, пока ты спишь, но не сможет и причинить вреда. А я вернусь. Я вернусь, мама!
…Хутор остался позади. Остался в щепу разнесённый столб – для вящего вразумления сородичей, чтобы за матерью хорошо бы смотрели.
– Вернусь и, коли найду небрежение…
Толстенное бревно разлетелось мелкой щепой.
Путь Аратарна лежал на юг. В Гален Светлопенный, где хватало самых разных чародеев.
Лидаэль не могла понять, что удерживает её в городе. Всё готово к отплытию, а она медлит и медлит. Вот и опять – на заре поднимает паруса и уходит на юг каррака, а она, Лидаэль, опять нашла какой-то предлог задержаться. Рассыпаны по столу мелкие начарованные кристаллы, надо собрать, разложить аккуратно, а у неё руки словно налились свинцовой тяжестью.
Косо падает сквозь щель в ставнях закатный луч, подобно мечу разрубая полумрак покоя. Лидаэль не зажигала огня, погашены свечи, пуст и холоден камин. Она застыла, погрузившись в медитацию, не отрывая взгляда от сверкающей каменной грани. Освободить себя, освободить дух – подняться выше – оторваться…
«Лидаэль! Дочь!»
Она вздрогнула.
Один из кристаллов содрогнулся раз, другой, со стуком покатился по столешнице. Над ним сгущалось розоватое облачко, а в нём – лицо отца.