— Андрей! Калюжный! Вот кого не ожидал увидеть не с шашкой, а с бумажкой!
— Узнаю Гулякова: кто в рукопашную не ходит, тот штатский жулик. Здравствуй, Саша…
Калюжный осторожно обнимает товарища по училищу, словно портной, снимающий мерку.
Гостя усаживают за стол, ставят перед ним рюмку и прибор, хотят налить водки, но тот качает головой и жестом показывает на бутылку с вином. Пехотные труженики разглядывают свежую форму штабного служаки, ушитый по фигуре китель, белые, будто сегодня намеленные аксельбанты, ухоженные руки.
— Ну, рассказывайте, что-нибудь, ротмистр. Мы тут уже плешь проели друг другу своими разговорами, — Лозинский откидывается в кресле, изображая интерес.
Калюжный, отправив в рот кусок говядины с кровью, честно пытается его прожевать.
— Неспокойно, господа. Голодных много, очереди за хлебом. Тыл разваливается, народ устал от войны.
Комполка замечает мучения гостя:
— Да оставьте вы это мясо, ротмистр, оно непобедимо, подметку легче съесть. Империя рушится, а граждане — на винных складах. Конечно, устанешь, утомительное это дело — водку жрать, не просыхая…
Лозинский так и не дошел до любимого тезиса о том, что только армия пока еще способна не позволить Везувию похоронить Помпеи — раздается тянущий за душу свист снаряда и близкий разрыв. В зале со скрипом качается внушительная люстра с десятками хрустальных — каждый по килограмму, не меньше — подвесок: все разом смотрят вверх, прикидывая, куда та может рухнуть.
Подполковник просит Гулякова:
— Ротмистр, сходите, гляньте, что там такое.
Гуляков надевает фуражку, выходит из здания и ждет, пока глаза привыкнут к темноте. Доносится треск ломаемого кустарника и сдавленные ругательства — из сада появляется дежурный офицер — начальник караула.
— Что это было? — интересуется Гуляков.
Начкараула радуется, что можно с кем-то поделиться распирающей его праведной злостью:
— Да свои! В артдивизионе новые орудия получили, зарядили одно фугасным, чтобы на рассвете испробовать. А какой-то засранец ненароком спуск нажал — там другая конструкция, инженеры, мать их в станину…
Гуляков, пользуясь случаем, идет по нужде к ближайшему дереву, задирает голову и разглядывает поземку ярких звезд на угольном небе:
— Повезло, с перелетом ушел, а то еще горячего не подавали…
Из открытого окна доносится звон бутылок и взрыв хохота, смолкающий, когда кто-то из офицеров произносит тост:
— Господа, за Отечество и армию! Господин подполковник! Петр Петрович! Ваше высокоблагородие, за вами — хоть в Африку!..
Устроенной штабной жизни приходил конец. Спустя три дня дивизион крупповских полевых пушек калибра 150 мм, скрытно развернутый немцами в трех верстах, накрыл усадьбу первым же залпом. От штабс-капитана, дежурившего в тот день по штабу, остались одна повязка с глаза и ноги в начищенных сапогах. По развалинам бродила каким-то чудом уцелевшая хозяйка, таская за ремень трехлинейку с разбитым прикладом.