* * *
Шнапс, задрав ногу, обильно опрыскал раскалившееся на солнце колесо аэроплана и для закрепления эффекта дежурно гавкнул на пузатую резину. Авиаотрядному псу было скучно. Ничего сегодня не происходит — фонтанирующая сказочными ароматами полевая кухня не едет, добрый солдат Тимофеич, не жадный на кусочек вкусного, куда-то подался на старой кобыле, а злой унтер, шпыняющий не по делу, раскидал на солнце вонючие портянки и визгливо храпит в обнимку с винтовкой в тени крыла огромной этажерки. Шнапса она раздражала тем, что почти каждый день тарахтела так, что перебрехать нереально, и поднималась в небо, где по природе вещей быть положено только птицам.
Кобеля взметнул хруст веток в лесу, в следующую секунду его усеянное репьями тело уже неслось навстречу выбравшемуся из зарослей орешника рыжему коню с офицером в седле.
— Здорово, Шнапс, — спрыгнувший с коня треплет пса по башке и быстрым шагом направляется к командному пункту на опушке.
Все подходы к нему занимает огромный штабель снарядных ящиков. Два заспанных распаренных солдатика с неуставно голыми тщедушными торсами выскакивают из прохода между ящиками, изображая рвение, но сообразив, что из обмундирования на них только штаны, кидаются обратно одеваться.
На полянке между ящиков тлеет кучка угольков, из них выглядывают почерневшие сморщенные бока картофелин.
Гуляков подходит к срубленному из тонких сосенок столу, берет чайник, заливает угли, делает несколько глотков, а остатки воды выливает себе на голову. Отряхивает ладонью ершик волос с двумя седыми прядями и глядит на топчущихся поодаль аэродромных служак.
— У вас мозгами как, воины, еще не испеклись? Здесь пятьсот пудов авиабомб. Желаете, чтобы пуговицы от ваших штанов вон за тем лесом нашли?
Солдаты послушно глядят в указанном направлении. Там в ответ грозовым раскатом долбят разрывы снарядов, вызывая в зарослях птичью панику.
— Где поручик Берестнев?
— Как давеча улетел, так и не возвращался, вашбродие.
— Есть еще кто из пилотов?
— Боле никого, все разлетелися.
— Ну, так и я разлечусь…
Офицер снимает с гвоздика, вбитого в березку, шлем и краги, вешает свою фуражку и идет к самолету, на ходу застегивая шлем. Возле аэроплана сопящий спросонья унтер суетливо наматывает портянки. Гуляков взбирается на крыло. Унтер, прижав винтовку к груди, причитает:
— Вашбродие, приказ у меня до аэроплана никого не допускать! Не подводите под трибунал! Башку снесут — почему дозволил!
— Не гунди, служивый. Германцы во фланг зашли, времени нет на согласования. Скажешь: ротмистр не подчинился и злостно улетел на разведку. А оружие — отнял…