Гуляков трясет головой, встает и подходит к окну. У входа в лазарет в снарядной повозке, на скорую руку переоборудованной в ездовую, сидит Александра, держа вожжи. Калюжный что-то с воодушевлением рассказывает женщине, жестикулируя — видимо, изображает какой-то боевой эпизод в ролях. Женщина смеется — не на манер девиц, желающих непременно произвести впечатление на офицера и ради этого согласно подхихикивающих любой произносимой глупости, а заливисто и искренне.
Калюжный придвигается совсем близко к собеседнице, что-то говорит на ухо. Та отрицательно качает головой, взмахивает вожжами, рыжая лошаденка понуро бредет под темный свод липовой аллеи. Офицер спешит следом, что-то горячо доказывая. Александра снова смеется и пододвигается, освобождая Калюжному место рядом с собой. Тот садится, приобнимает возницу — дабы не свалилась ненароком — и повозка неспешно скрывается в вековых липах.
Гуляков набрасывает на плечи китель, подхватывает портупею и выходит, громко треснув дверью. Сыплется штукатурка, а кот ныряет под кушетку прямо с банкой на морде.
Близость передовой никак не влияет на лесное июньское буйство. Только чуть обеспокоеннее трещат сороки при отдаленных разрывах снарядов, да в еще более глубокие овраги забивается днем кабан. Лес, вне зависимости от действий 267-го пехотного полка, полон летних запахов молодого травостоя, юных цветов, исступленно носящихся бабочек, какого-то верещания, посвистывания, интимного шума и приватного треска. До увядания природы еще пара месяцев, и жизнь только зарождается, только начинается…
— Александра Ильинична, глядите — словно кровью набрызгано. Хотя она вам, конечно, надоела уже, — Калюжный соскакивает с повозки, не жалея галифе, падает на колени, рвет веточки земляники и подает попутчице букетик красных, только-только созревших, ягод. — Ну, я же прав, и вы в душе согласны с этим. Не место тут женщине. Зачем вы здесь, на пороховой бочке, среди мужичья — по зову долга или из интереса? Нет, я понимаю, конечно: патриотизм, Отчество в опасности, все как один, кто, если не я и так далее. Но, если оставить все эти погремушки репортерам и положить руку на сердце: вы в тылу можете сделать для Отечества не меньше, а больше, согласитесь.
— Ну, если только в цирке дрессировщиков перевязывать…
— Слышал я от ваших коллег, что вы сторонница не консервативного, а активного хирургического вмешательства в лечение пулевых и осколочных ранений. И тем самым добиваетесь впечатляющих результатов в лечении. У меня есть связи, я мог бы похлопотать, лазарет без вас не пропадет, а военно-полевая хирургия как нау-ка — потеряет.