Александра вздрагивает и выпутывается из полудремы воспоминаний. Калюжный похрапывает. От движения женщины он тоже просыпается, зевает:
— Саша, я же люблю тебя, дурашка.
Александра отводит его руку:
— Андрей, холодом от тебя тянет. Вот и Ангелина то же самое говорит. И куда подевался морфин из моего саквояжа? Меня вызвали помочь при почечной колике, а обезболить не вышло — ни одной ампулы.
Калюжный грубо хватает ее за плечо:
— Не знаю, куда у тебя что девается! Ну, вот чего тебе не так? Тебя опекает представитель наркома в Москве, питаешься из буфета городского комитета партии, нужды не знаешь ни в чем. А сестра твоя — юродивая.
Александра пытается оторвать его руку от плеча:
— А что дальше? Неужели ты думаешь, что любовник из наркомата и котлеты из буфета — это всё, чего я хотела от жизни? Впереди — пустота…
Калюжный резко садится на кровати, закуривает. Его глаза лихорадочно блестят.
— Впереди — всё! Сашка, мы богаты. Я в фундамент социализма кирпичик положил и теперь хочу свое прекрасное будущее построить. О какой пустоте ты говоришь! С тобою я рядом! Другая не дышала бы, чтобы счастье не спугнуть…
Калюжный берет стола нож, идет в угол комнаты. В проеме между печкой-голландкой и дверной рамой поддевает ножом и вынимает несколько облицовочных плиток. Из образовавшегося отверстия в стене достает один за другим два тяжелых саквояжа. Приносит их к кровати, открывает один, потом другой. Тянет Александру к себе и, рукой нажимая на затылок, наклоняет ее голову:
— Смотри! Ты когда-нибудь в своей никчемной прежней жизни видела такое? В госпитале? Или с нищим мужем — ходячим уставом караульной службы?
Калюжный достает банковский слиток золота, каковых в саквояжах еще с пару десятков.
Александра равнодушно отталкивает его руку:
— Я знала, что там какой-то тайник у тебя. Но думала, ты там оружие держишь.
Калюжный захохотал так, что женщина вздрогнула:
— Оружие — это для слабых, для сильных — вот это! Я шкурой рисковал, как никто другой! За доставку миллионов для Ленинской братии мне посулили копейки, крохоборы. Ха, сколько из этих денег на развал армии пошло, а какой кусок на их личные счета в Скандинавии отвалился — самая страшная государственная тайна. И не смотри на меня так. Не крикуны на трибуне историю делали, а я вот этими руками и этой головой! Так что моя совесть чиста. Есть еще счет в банке Женевы, но его номер я тебе не скажу, — зло рассмеялся Калюжный. — Я и так тебе многое рассказал. Теперь, душа моя, или со мной, или… не со мной…
Калюжный бросает слиток в саквояж, морщится, трет правое бедро. Вспоминает.