— Прошлым летом когда во Пскове стояли, обхаживал прозекторшу в госпитале. Захожу как-то, а она в мертвяке копается, руки по локоть в кровище. И говорит ласково: «Сейчас, погодь, допотрошу болезного, и пойдем к моей бабушке чай пить с вишневым вареньем». Тьфу!
— Почаевничал?
— Не сложилось. Прямо там в предбаннике завалил медицину на мешки с бинтами. А после этого зачем уже к бабушке идти? Нету резона никакого. Говорю: потроши дальше, голуба моя, а у меня служебная надобность образовалась неотложная…
Рапота отработанным щелчком посылает окурок далеко за бруствер:
— Вон штаб-ротмистр идет, сейчас выпишет служебную надобность…
По ходу сообщения спешит Гуляков и после очередного крутого поворота натыкается на унтер-офицеров, вяло пытающихся изобразить уставное вставание. Масленников отставляет банку, и ее, беззащитную, тут же облепляет слой жирных мух.
Гуляков уже сжился с войной как с тяжелой необходимой работой, где ничего, кроме нее самой, быть не может и не должно. Казалось, случись сейчас неожиданный мир, штаб-ротмистр в нем растеряется и потеряется, как крестьянин из зачуханной губернии в Таврическом дворце. Умом он понимал, что есть где-то удовольствия, вкусная еда, мягкая постель, музыка и прочие тонкие материи. Но с первого дня фронта он приказал себе об этом не думать, чтобы не манилось, а так как к приказам относился свято и истово, то и все гуманитарно-гедонистское переместилось у него куда-то в придонные слои подсознания, где складировано все ненужное.
Зафиксировав факт неурочного принятия пищи, офицер закипает:
— Опять брюхо набиваете! А если дело случится? У вас же на рожах написано: «Сейчас бы вздремнуть».
Масленников демонстрирует живой интерес:
— А что, вашбродие, аль пойдем куда? Сидим тут, как в берлоге, одно и остается — похарчеваться да поспать.
— Командование ставит задачу сорвать наступление Гинденбурга на Ригу. На рассвете полк атакует, готовьте роту.
Рапота сплевывает:
— Да кого готовить, беда с этой ротой. Из Смоленска пригнали деревенщину затурканную. Один вон с топором за поясом ходит, говорит, сподручнее, чем с винтовкой, не нужна она ему…
— Пойдем с теми, кто в наличии. Утром не поднимите их из окопа — лично в трибунал вас сведу. Учить надо людей, а вы жрете тут втихаря.
— Учил мужик бабу бриться. Пустое это, вашбродь, чему за неделю лапотников научишь? Да и, сами знаете, на фронте гимназия одна: пинком в омут. Выплыл — годишься, утонул — не годен…
Рапота, предупреждая гнев офицера, вытягивается во фронт, застегивает верхнюю пуговицу гимнастерки и сводит глаза к переносице: