— Есть готовить роту!
* * *
Предрассветная туманная мгла приглушает звяканье амуниции и, кажется, смягчает напряжение перед боем и страх, которым пропитано все вокруг.
Необстрелянные смоленские рядовые сидят в рядок на дне окопа и судорожно курят, на восковых лицах — ужас перед неминуемым. Один высвобождает из-за пазухи деревянный крест на черном шнурке, чтобы был поверх гимнастерки. Другие, завидев это, тоже расстегивают пуговицы, вывешивая наружу крестики. Один из новобранцев, чуть постарше остальных, с отрешенным видом шваркает куском известняка по пристегнутому к винтовке штыку, словно по полотну косы на утреннем покосе.
Штаб-ротмистр Гуляков и унтер Рапота лежат животами на бруствере, вглядываясь туда, где совсем скоро будет бой, и утреннее затишье взорвется выстрелами и яростными криками. Изредка в тумане, ничего почти не освещая, вспыхивают осветительные ракеты. Офицер разглядывает линию обороны противника в бинокль — сквозь мглу витки колючей проволоки перед немецкими окопами едва видны.
— Вашбродие, вон командный пункт, левее… Где пулемет торчит. Что-то они взгомозились сегодня, обычно спят долго. Может, прознали что?
Гуляков наводит бинокль на немецкий командный пункт — там мелькают встречный блеск линз бинокля под острым навершием германской каски.
Гуляков, глянув на часы, вполголоса коман-дует:
— Рапота, через три минуты сигналь атаку. Принеси мне винтовку…
Унтер, словно ждавший этой команды, быстро подает трехлинейку. Офицер, сняв фуражку, отдает ее Рапоте, кладет ствол на бруствер и утаптывает ногами площадку в зыбучем песке, нащупывая точку опоры. Щека привычно вжимается в отполированное дерево приклада. На несколько секунд стрелок закрывает глаза, передергивает затвор, досылая патрон в патронник, с силой выдыхает сквозь сжатые губы и едва слышно шепчет:
— Прости и управь, Господи…
Палец по миллиметру тянет спусковой крючок. Выстрел в утренней тиши бьет резко и оглушительно — солдаты испуганно вжимают головы в плечи: началось! Пуля калибра 7.62 с математической точностью ввинчивается в линзу бинокля германского офицера, разбрызгивая по окопу осколки стекла и ошметки мозга. Тело с половиной черепа отлетает назад, впечатывается в стенку окопа и грузно сползает вниз.
Шипя, взлетает ракета, слышится истошный крик унтера Рапоты:
— В атаку, ребятушки, пошли-пошли! Шевели задницей за царя и отечество! Не торчать на месте, кочерыжки, покосит!..
На открытом пространстве, выбравшись из окопа, новобранцы бестолково суетятся, плохо понимая, куда бежать и зачем. Перед ними оказывается Рапота с шашкой и наганом, его лицо страшно: