Дверь им открыла няня Люба и, поскольку много разного люду, ей незнакомого, ходило в квартиру, ни о чем не спрашивая, провела в переднюю. Здесь гости замерли, чего-то ожидая. Никто из Осталовых, двигавшихся по квартире, не знал — чего, пока вдруг сама же Морозова не воскликнула: «Нолли!» Поджарый как мальчишка, с гидроцефальной головой, заросшей бурьяном курчавых волос, в форме бойца ВОХРа, без ремня — он был похож на безалаберного школьника. Плечо Эммануила оттягивал фанерный короб.
Вторым был парень с такой же нерасчесываемой шевелюрой. С их сапог сползала жижа. Руки, черные, в рубцах, повисли. Няня плакала, уткнув лицо в пропахшую всеми запахами тайги и тела штормовку Эммануила. Мариана Олафовна подошла к Нолли спокойно, будто еще утром кормила его завтраком, а теперь он вернулся со службы, сказала: «Здравствуй, сыночка!» — «Здравствуй, мама!» — ответил сын и подтолкнул пришедшего с ним: «А это — Левушка. Подрос». — «Господи! — не сдержала себя Мариана. И уже спокойно: — Ну что ж, раздевайтесь. Вы приехали домой».
В тайге Нолли укусил энцефалитный клещ. «Я знал, что главное — добраться домой, к тебе, мама. Поэтому — я здесь».
Обессиленного, истерзанного бредом, дома (в том далеком, тоже «доме», в маленьком поселке — подобно снежинке в волосах — в тайге) его ждало еще одно горе.
Белолобый встречал Нолли неприветливо. В последние его возвращения из тайги не подходил вообще, а приближающегося к Василисе — отталкивал, скалясь. «Это хорошо, что так. Я за нее — спокоен». Однако, вернувшись в тот роковой день, Нолли застал кобеля и свою жену в совокуплении. «Они не могли расцепиться, а я — я не мог шевельнуться. Мне казалось — я умер». Вошедший на порог следом за отцом Левушка заорал: «Убей их!» — и стал освобождать из чехла ружье, болтавшееся на узкой отцовской спине. Отделившись друг от друга, уличенные набросились на пришедших. «Ты не мужчина! Я — виновата? » — а пес рычал и грозился прыгнуть. «Уходи! Ты нам не нужен!» — это уже через дерево дверей. Отец и сын ушли в лес.
Ничто не могло удержать Нолли дома. Он — сбегал. Домочадцы в конце концов привыкли к характеру мальчика. Мариана сдерживала себя, и, глядя на нее, никто не мог судить о степени ее волнения за сына. Домой Нолли возвращался усталый и израненный. Приносил подарки. Шкуру лисы. Белки. Пару уток. А однажды — рысенка.
Когда Нолли впервые очутился в лесу, то еще плохо ходил, но ему сразу стали понятны языки зверей, и он о чем-то сердито заспорил со сварливыми воронами, а няня Люба, перекрестив его и шепча спасительную молитву, повлекла мальчика к дому. Утром Нолли не оказалось в кроватке. Ошеломленная отсутствием сына, Мариана просто не знала, что предпринять. Няня покаялась в том, что слышала, как малыш ругался с птицами. Взяв дворника, женщины поспешили к лесу. Смеясь и плача, они сняли младенца с сосны, на суку которой он раскачивался, подобно росомахе.