Насколько я понимала поведение твоего отца, настолько я старалась перебороть его пороки, которые (как знала я это!) разрастутся в бешеное мясо, в дикие опухоли. Я знала, я знала! Но как быть, если мне не справиться с собой? Я знаю, стоит мне повернуть голову, и я увижу внизу, в глубине, в шахте ночи, стройку: фонари, прожекторы, лампочки цветные как ягодки на торте, бараки и рабочие в них. Я знаю, что сейчас пойду к ним, пусть мучают меня, терзают. Еще стакан вина, последний — больше нет, — и я иду туда.
Ты прибежал ко мне в саду: яблоня, ствол ее расщеплен молнией, несколько плодов на ветках, жухлые листья, ржавая жесть на земле, под ней жуки-пауки, многоножки, черви, муравьи, слизняки, улитки, может быть, пара тритонов, блеклые травы. Ты спросил остановившимся голосом. Вопрос исходил как бы не от тебя, а присутствовал здесь давно, я только никак не могла его услышать. Ты спросил: «Мама, что со мной?» Ты ничего не показывал, и я, кажется, не должна была понять, в чем дело, но я поняла, и тогда ты окончательно соединился с отцом. Да, именно в тот день вы стали одним целым, и я уже оказалась твоей дочкой, и была до слез беспомощной, и осыпала тебя бредом: это бывает, да, это у всех бывает, ну, у кого когда, ты не пугайся, это так природа устроила, ну, я даже не знаю, как тебе сказать, видишь ли, ты еще очень маленький, маленький, да, но вот раз такие вещи, нет, ну ты понимаешь, на это пока не надо обращать внимания, это вообще пока не важно то есть важно но есть ведь всякие разные игры ну там коллективные вот хоть волейбол просто бег да еще книжки ну много всего разного что может заинтересовать а это нужно в себе подавить ну я не знаю нас так учили да нас воспитывали нам говорили нам прививали мы ведь тоже да я как-то все очень рано у нас в классе была одна девочка но это я тебе как-нибудь потом да после годы они ведь как это ну вот сама не знаю не могу сообразить вот я большая уже а дура ничего не понимаю ну что ты так смотришь все уже прошло а повторится ты просто не обращай внимания а когда вырастешь ну примерно таким как дядя Ромул ну что ж что он тебе не нравится мы же сейчас не касаемся его чисто человеческих качеств одним словом мужчине будущему мужчине нужно иметь нужно воспитывать силу воли а начинается это с самого простого и может быть с самого сложного не обращать внимания ну ты понял меня будь умным слушайся меня будь умным слушайся меня папа папа папа
Я жду тебя долго. Это необычно долго, и я понимаю, вернее, я провожу невидимую черту под незримым «понимаю», чтобы окончательно сказать себе я понимаю. Я понимала раньше — это неизбежно — ты совсем перестал быть моим, ты ушел далеко-далеко, а я здесь, на голом-голом берегу. Где ты? Мне не подняться! Я не знаю, я почему-то постоянно пьяна. Что же я, спилась? Это и называется — она спилась? Теперь на нее уже другой спрос, другие люди. Но я ведь все та же девочка: у меня был мячик, тугой, резиновый, как дивно его мять, синий, с одним красным ободком и двумя белыми, я шептала: экватор, экватор, я бросала мяч высоко-высоко, я бежала куда-то раскрасневшись, я жевала неведомую траву, я любила мочиться заодно с мальчишками, ветер нес наши самолетики, река текла, репейник рос. Боль. Милый, я так и не выяснила, мать ли я тебе, и вообще, кто мы все же такие и присутствуем ли мы на самом деле, а вот теперь у тебя другая женщина, и я уже совершенно запуталась. Куда же деться? Может быть, спрятаться в спичечный коробок, куда вы, мальчишки, сажали насекомых: жук, он скрипел и скрежетал. Ты придешь утром, я знаю как ты войдешь так входил твой отец или мой брат или дед ты ты войдешь но это будешь не совсем ты сам ты основной ты останешься еще за дверью на какое-то время раздумывая входить или не входить потом войдешь и тот первый очень обрадуется что ты наконец вошел и когда вы соединитесь ты заговоришь ты скажешь мама о ну почему мама ну да мама но почему не шлюха не сука не спившаяся тварь мама о я опять плачу у меня опять последний стакан ты войдешь утром у тебя будет рожок для обувания ботинок да рожок находится у тебя в левом внутреннем кармане пиджака ты бережешь ботинки сын и зная это зная про рожок я плачу мне нет утешения когда я вспоминаю что в кармане пиджака ты носишь рожок да еще ты называешь его ложечкой. Ты войдешь, вы войдете, вы скажете: я буду все так же сидеть за столом, я буду ждать и думать, я буду сомневаться, да, я буду сомневаться, но что это изменит?