Насколько можно осознать бессмысленность жизни, настолько я проникся ею и без сожаления наблюдаю, как тают мои совсем недавние мечты: тает дом с насаждениями и счастливый остров — точкой в океане, молниеносная карьера, должность директора чего-то очень крупного, пост главы государства. Я вмерз в нашу комнату, я вижу отца, мать и себя, как мы проваливаемся в вечность, немо сидя у стола за бутылкой вина
Ты лежал на животе лицом вниз, и мне стало страшно за тебя, не задохнешься ли ты в таком положении. В магазине, в рыбном отделе, сегодня давали щук, давали, впрочем, и вчера, но я так спешила, так спешила, что впопыхах оставила на работе нашего слона, так что завтра тебе некому будет нести в школу макулатуру. Ты лежал, и я любовалась тобой, как ты лежишь, невыносимо великолепный телом, не мой, совсем не мой: конечно же, я не мать, какая тебе мать. Я любовалась всеми частями твоего тела и всем телом вместе, мне стало страшно за тебя, не задохнешься ли ты в таком положении — лежа на животе лицом вниз? Я подошла перевернуть тебя, нагнулась, коснулась твоих плеч и вдруг, переворачивая, поняла, что произошло то, чего я в общем-то ждала — ждал и боялась — боялся, и не боялась — не боялся; когда ты был перевернут на спину, ты проснулся, открыл глаза и спросил: ну что, батя? И я ответила — ответил как ни в чем не бывало, словно обозначая некую команду, некий знак: на работу.
То, что я испытываю, я не могу назвать каким-то одним чувством, я не могу определить, что это, открывающееся передо мной внезапно, когда я вижу строй куцых саженцев, кого-то в пальто, идущего шагом, кого-то в машине, мчащимся, скользящим, и чей-то взгляд, я чувствую его нерасторопность, объясняемую тем, что все растет и вянет, отмирает и нарождается; я вспоминаю время: им был пропитан ковер, на котором я разбросал ноги, время сочилось из яблока, половины его, заранее очищенной, которую я ел; я знаю: мы уйдем, сгорбленные, потерявшие память сегодняшнюю, мы будем помнить дни давно минувшие, провалившиеся в не понятные мною вчера: ковер, пол-яблока, девичьи колени, кактус с лиловым цветком в кадке на подоконнике в квартире репетитора: масляное покрытие подоконника потрескалось, полопалось — мы произносим: Веласкес, мы чувствуем время, мы помним, что пришли, хотя уже не помним, откуда, репетитор жевал, мать кормила, снег падал, роса, гриб, пенал, кран. Отец, мы уйдем, я понял это, и мне отвратительно страшно, мне безразлично, мне одиноко. Все образуется, все образуется — мы пасуем два слова друг другу, как теннисный шар; все образуется, не сразу — армия, дельная работа, девушка, жена, дети. Отец, ты тоже боишься, ты тоже один, отец. Отец, я вижу, как мы уходим, нас, может быть, и не было: отец, отец, отец...