Мягкость в воспитании должна сочетаться с жесткостью, считает Анна и, наказывая, закрывает сыновей, не зажигая света, в ванной. Если не запирает, то они высовываются, постоянно оборачиваясь в темноту, нет ли там какого страшилища? Когда задвижка защелкивается, то через какое-то время дверь очерчивается пепельным кантом света, в полосе которого можно различить пальцы. Уверенный, что помещение полно чудовищ, начинаешь попискивать, и на скулеж твой Ларка обычно отворяет дверь.
Темноты боишься очень и вечером выйдя из комнаты, попадая в черноту коридора, не закрываешь дверь, чтобы, очутившись в пласте помидорного света абажура, дотянуться до выключателя, — щелчок — и апельсиновый свет насыщает цветом корешки книг на полке в нише, пальто на вешалке. Обои. Вроде — никого. Крякнет распахнутая створка двери в переднюю. Тут бегом уже, потому что до выключателя, что примостился на стене над тумбочкой, не дотянуться. Вытянувшись на цыпочках, нажимаешь кнопку. Нет, не горит. Что же это?! Еще. Еще! Лишний раз — погасло. Вот. Наконец. За спиной уже масса чудовищ. В любой миг вопьются они в тебя. Самое коварное там, за выступом стены, у входной двери.
В туалете почти не страшно. Только поглядываешь вверх, где чернеет прямоугольник вентиляции. Оттуда может нагрянуть беда. И еще. Из унитаза. Изо всей силы поэтому тянешь за фарфоровую ручку, огромной каплей повисшую на цепочке, привешенной к бачку, не умерщвляя, конечно, а только лишая чудовище возможности вылезти.
Путь обратный — бегом. Бывает так, что в темноте прихожей головой врезаешься в мягкий живот няни Любы. Она охнет, ты — закричишь, погладит тебя по голове, перекрестит повернувшегося спиной, прикасаясь щепоткой пальцев, поковыляет дальше.
Герои книг — страшные герои — оживают ночью. Они затаиваются по всей квартире. Я вижу их. Занавески становятся двумя молчаливыми великанами. Они могут неожиданно сгрести меня в охапку и упереть невесть куда. Свет луны подтверждает мой страх, выкрадывая части шляп, носы злых существ, запрудивших комнату. У двери, за одним из шкафов, явно спрятался кто-то. А под столом?! Несколько злодеев только и ждут, когда ты заснешь. Страшно. Безвыходно. Все спят. Никто не подозревает, что кругом беспощадные монстры. Начинаю скулить. Вначале тихо. Совсем уж про себя. Потом, набавляя силу, до мышиного писка. Громче. Еще громче. И когда со сна всполошится мама: «Сынок?! Тебе плохо?» — «Не знаю. Стррашно».
Но обычно изголодавшиеся по сну мама и сестра не воспринимают высоких частот моего стона. Тата — глуха после бомбежек войны. Серегу не волнуют мои звуки, и только Фред подходит ко мне и упирается носом, словно ледяным соленым огурцом, в лицо. Собака! Топлю лицо и ладони в его кудрях, но разве может пес утешить меня? Объяснить, почему мне так плохо, так одиноко, почему я лежу здесь, в этой комнате? Кто я? И кто существо, которому я скажу это единственно произносимое Ты? Кто это? Смерть?