– Нас. То, что мы делали.
– И что вы делали? – спрашиваю я спокойным голосом, холодным, как мои руки.
– Хочешь, чтобы я произнес это вслух? – Патрик на грани слез. Его подбородок дрожит.
– Лучше да.
– Казалось, это место уединенное. И было темно. Мы целовались в ресторане. Целовались в пабе. Перебрались через забор, и ей было весело, а там было тихо, и я знаю, что она хотела этого так же сильно, как и я…
– Хотела чего?
– Да ладно тебе, Элисон. Мы трахались. На парковой скамейке. Зачем заставлять меня это говорить?
– Почему ты не хочешь это говорить?
– Потому что ты снова начнешь ревновать, а у меня нет на это сил.
Его слова опускаются на меня, как мухи. Не могу их смахнуть.
– Не думаю, что сейчас это в приоритете, – говорю я, стараясь оставаться спокойной.
– Прости, я не это имел в виду. Я не способен нормально мыслить. Я не это хотел сказать… – Он обмякает на стуле. – Нас арестовали, Элисон. Кто-то увидел, что мы делаем, и вызвал полицию.
Он замолкает, и я думаю, что должна что-то сказать, но слов нет.
– Нас отвезли в ближайший участок и оставили в камере трезветь. Наутро в четверг нам обоим выдали предупреждение за нарушение общественного порядка. Я принял его, а она нет. Протрезвев, она рассказала им, что была слишком пьяна, чтобы согласиться. Говорит, что знала, что целовала меня, но как только мы попали в сад, это было невесело, и она больше ничего не хотела, но я заставил ее заниматься со мной сексом. Она говорит, что пыталась сказать «нет», но была слишком пьяна. Что бы ни произошло, ей гарантируется анонимность. Скоро мое имя может попасть во все газеты, а ее защитят.
Я немею. Чувствую все, каждое движение, тычок, касание. Я там была. Знаю сад, рододендроны, скамейку, запах сухих листьев в воздухе. Я склоняюсь над спинкой скамейки, под ладонями шершавое дерево, и Патрик грубо толкается в меня, а через несколько секунд все заканчивается.
– Ты ничего не скажешь, Элисон?
– Не знаю, что и думать. Это очень серьезное обвинение. Она бы не стала его выдумывать, – говорю я.
– А я, значит, лжец? Спасибо, Элисон, – говорит он, вспыхнув от гнева. Через мгновение он продолжает: – Слушай, я понимаю. Понимаю, как это все сложно. Но она думает только о себе, – говорит он. – Это правда умно, если посмотреть на это объективно. Я думаю, они не станут обвинять меня – доказательств недостаточно. Возможно, она даже заберет заявление, чтобы очистить совесть. Но, подав такое обвинение, она навсегда получит анонимность. О ней никогда не узнают. Для нее эта ситуация выигрышная.
Я смотрю на Патрика. Снова вспоминаю вечер в моем доме, то, как он не останавливался. Мне нужно признать, что он способен на изнасилование. Однако я колеблюсь. Его слова кажутся совершенно абсурдными, их и обсуждать не нужно, но все же в них есть логика. Логика, рожденная отчаянием, возможно, но все же логика.