Я вскакиваю и бросаюсь бежать, но платье, валяющееся на полу у кровати, путается в ногах, рвота пробивается наружу. Вот она повсюду – и на мне, и вокруг меня расплескалось вино вперемешку со вчерашними тапас. Карл встает и обходит лужи. Лицо у него перекошено.
– Не могу даже… – начинает он, качает головой, отводит взгляд, потом снова смотрит на меня. – Элисон, я такого не потерплю. Разберись со всем: за поступки нужно отвечать, сами собой проблемы не исчезают. Я уезжаю. Номер забронирую еще на ночь, чтобы ты все убрала, а сам поеду домой. Не возвращайся, пока не будешь в состоянии адекватно общаться с Матильдой.
Я бы спорила, умоляла бы его остаться, но мне слишком дурно: кислота разъедает мне пищевод. Вся в рвоте, я так и сижу на полу, не в силах даже извиниться. Карл уходит, хлопнув дверью, и в эту самую секунду меня накрывает вторая волна рвоты. Я успеваю добраться до туалета, где меня долго выворачивает, пока рвотные массы не сменяются тонкой желтой ниточкой желчи. Лишь тогда мне удается встать и доползти до кровати. Там я дремлю, пока вонь не становится невыносимой, а солнце не садится к горизонту.
Я вернулась из Брайтона и выбрасываю все из головы – стыд за состояние, в котором персонал увидел номер; поспешный отъезд. Единственным плюсом стало то, что бронировал отель Карл, поэтому везде фигурировало только его имя, а мое – нет. На этой неделе я каждый вечер пытаюсь сесть и обсудить с ним, что и где пошло не так, но каждый вечер Карл уклоняется от любых моих комментариев, прикрываясь вежливостью. Уклоняется он ловко – то работает допоздна, то рано ложится. Я готова сдаться. С каждым днем случившееся отходит все дальше на второй план. В четверг начинается слушание о признании вины по делу Мадлен, запрошенные мной показания свидетелей льются как из рога изобилия, полные подробностей и вариантов защиты. Карл говорить отказывается, зато словоохотливы потенциальные свидетели.
«Удивлена, что это не случилось раньше. Мадлен со стольким мирилась! Я видела раны, порой синяки у нее на лице и на руках. Летом 2017 года я с ужасом заметила у нее на кисти три сигаретных ожога. В чем дело, Мадлен так и не объяснила, но случайными те ожоги не казались, – пишет ее подруга Мод, мать однокашника Джеймса по приготовительной школе и флорист. Не просто флорист, а с адресом в Мейфере и с симпатичным дополнением в виде вечерних курсов, вроде тех, на которые мне одно время хотелось записаться. – А однажды я видела, как Эдвин с ней разговаривает – тон был ужасный, злость в чистом виде. Их сын Джеймс часто болел, и Эдвина это сильно раздражало. Думаю, он считал, что Мадлен слишком нежит мальчика. При мне он кричал на Мадлен за то, что она досрочно забрала Джеймса домой: „Поверить не могу, что ты так поступила! Я этого больше не потерплю!” Голос Эдвина звучал по-настоящему страшно».