Перешагнув одного за другим двенадцать спящих, он остановился. В палатке не было слышно ни звука, кроме дыхания спящих и храпа. Опасаться особо было нечего: рабы так выматывались за день, что вряд ли проснулись бы от легкого шороха шагов. Часовые наверняка тоже спят, привыкнув у к покорности своих подопечных. Тулбар сделал последний шаг и нагнулся над циновкой, на которой спал Хекла.
Приятель, похоже, не слышал его приближения. Хекла лежал, натянув на голову верблюжье одеяло. На него это было не похоже. Может быть, маленький воришка заболел? Аккуратно, чтобы не напугать друга, Тулбар положил руку ему на плечо. Что-то заставило его заволноваться, и гирканец, приподняв угол одеяла, заглянул под него.
Свет!.. От неожиданности и со страху гирканец дернул одеяло на себя и отбросил его.
Камни — кристаллы, выкраденные им в шахте и отданные Хекле на хранение, — ярко светились в темноте. Они прожгли насквозь все тряпки и мешки, в которые были завернуты. Но они прожгли и нечто другое. В самом центре изумрудного сияния тело Хеклы было выжжено вплоть до костей. Клочья паленого мяса свисали с краев раны. Отвратительный запах горелой плоти поплыл по палатке, жжение камней заставило Тулбара отдернуть руку.
Его кашель и изумрудное сверкание разбудили остальных. Они сгрудились вокруг полусожженного скелета, одни молясь, другие — со стонами отчаяния. Чуть позже появились стражники, загнавшие всех рабов в один угол, а затем вытащившие наружу полусожженные останки и ворованные камни-убийцы.
Тулбар был схвачен как друг вора и соучастник. Его привели к Куманосу, который, против ожидания, встретил его без злости и раздражения.
— Тебе тяжело среди нас, — сказал жрец дрожащему вору. — Ты ведь не из шартоумцев. А теперь и друзей не осталось. Тяжесть ноши, возложенной Вотантой на твои плечи, чрезмерна. Я понимаю тебя и сочувствую.
Жрец снял с шеи свой амулет — обломок розового клинка, висевший на шнурке.
— Я могу помочь тебе, облегчить тяжесть испытаний, выпавших на твою долю.
Направив обломок ножа на Тулбара, Куманос подошел поближе…
Храмовые танцовщицы, покачиваясь в такт музыке, двигались хороводом у подножия статуи Единственной Истинной Богини Садиты. Ступая босыми ногами по мраморному с синими прожилками они держали безупречный круг. Каждая по очереди делала шаг вперед, к центру круга, и тип свой особый танец.
Дневная жара смягчалась глубокими тенями колоннады храмового портика. В глубине храма стояла главная святыня — скульптура высокой и стройной женщины-воина с копьем. Ее лицо было столь же бесстрастным, как забрало шлема. В центре танцовщицы обступили небольшой бассейн. За статуей виднелась покрытая изящной резьбой массивна деревянная дверь, ведущая во внутренние покои храма. В другом конце портика стоял большой стол, заваленный фруктами, сыром и лепешками — угощением для любого, пришедшего лицезреть священный танец и вознести хвалу богине.