И Кривоножко со стуком выставил перед портье бутылку «Банкира».
Поднялись наверх, завернули в номер к Еремееву, выпили по сто пятьдесят, постепенно разговорились.
– Пуховиков, говорите, решили здесь прикупить? Что ж, неплохо, неплохо, – Кривоножко снисходительно похлопал Еремеева по коленке. – Но лично я на плоды киви нацелился. Думаю, тонны три запросто подниму. Погружу ящики в самолет – и в Воркуту. Там киви очень даже неплохо идет… Да, кстати, Иваныч у тебя десять долларов не найдется, чтобы мне свою сотню в трамвае зря не разменивать?
Десятка нашлась. Кривоножко горячо поблагодарил соотечественника и убежал искать киви в ящиках. А Еремеев завернулся в мокрую простыню и свалился на кровать, под ледяную струю кондиционера. Погоды в Аддис-Абебе стояли жаркие.
Утром Еремеев был уже на ногах. Наскоро перекусив тем, что с вечера осталось, Александр Иванович поспешил на местный рынок. А по дороге завернул на почту и дал телеграмму насчет тети, мол, жива-здорова и замуж пока не собирается.
– И правильно делает, – говорил в тот же день подполковник Сидоров своему непосредственному начальнику – полковнику Петрову. – Вот если бы Кривоножко не десять, а сто долларов у Еремеева взаймы попросил, тогда, конечно… Тогда бы эта тетя как минимум простуду подхватила!
Что же до Еремеева, то бродил он по рынку часа полтора, но так ничего и не нашел. То есть все было на прилавках: и маечки хоть куда, и сандалеты на любую ногу. А вот пуховички так ни разу на глаза и не попались. Выходит, зря наболтала залетная птичка из-под Рязани!
Обойдя рынок вдоль и поперек, Еремеев слегка подустал и зашел в местное кафе – хлебнуть оранжада со льда. Тут-то его и застал давешний знакомый Кривоножко.
– Привет соотечественнику! – воскликнул давешний, и взмахнул стодолларовой бумажкой. – Слышь, Иваныч, ты мне пятерочку не займешь? Горло хочу промочить, а у них сдачи нет. Ну, и жара египетская, мать ее в бивень!
Еремеев занял. Кривоножко хлебнул оранжада и ожил прямо на глазах.
– Ты представляешь, Иваныч, что я нынче в трамвае услышал? – завел он очередную бодягу. – С завтрашнего утра негры собираются цены на пуховики взвинтить!
– Как – взвинтить? – ахнул Ерееев.
– Да вот так. Молча! – рубанул Кривоножко, не глядя: и так знал, что не промахнется. – Теперь по пятьсот двадцать долларов за пуховичок придется выкладывать. Кошмар!
От этих слов кока-кола зашипела у Еремеева в горле.
– Пятьсот двадцать? Вот, черт! – он закашлялся, огорченный, и тут же услышал бодрый голос Кривоножкр:
– Иваныч, могу помочь! Сколько тебе пуховичков? Тыщу, две?