Вежливость в системе таких групп обозначает для японца, что свою группу надо принижать и говорить про нее грубыми словами, а чужую группу возвышать и говорить про чужую группу сверхвежливо. Получается, что в ситуации сотрудник-начальник сотрудник будет рассуждать в том ключе, что все другие сотрудники, включая его, в целом дауны и их спасает только то, что у них такой гениальный начальник. Придя на переговоры с другой фирмой вместо того, чтобы хвалить свою фирму, как сделал бы западный человек, японец начнет ругать свою фирму, говорить, какие начальники у него дураки и сотрудники дураки и уж в сравнении с чужой фирмой они просто теряются.
С соседом японец станет ругать свою семью в духе вот у меня сын вообще дурак, талантов никаких, не то, что твой. А уж похвалить в разговоре с друзьями свою семью — это вообще для японцев что-то немыслимое. Они в ужас приходят, когда американец при них начинает гордиться своими детьми и говорить: вот какие у меня они умные. Похвалить свою группу, своего сына при чужом человеке — это по японским меркам может звучать как страшное оскорбление, подразумевающее то, что чужой сын полный идиот. Естественно, когда японец ругает при чужих своего сына — это не значит, что он правда так о нем думает. Это лишь способ показать свою японскую вежливость чужому человеку, потому что принизив свою группу, он возвышают чужую. Тоже происходит в общении с иностранцами. Если японец вам начинает рассказывать, что японцы все плохо соображают, то это совсем не потому, что у него комплекс неполноценности. Он всего лишь пытается быть вежливым по отношению к чужой группе — к гайдзинам.
Так какому же языку учат на курсах японского языка? Во-первых, тому, что средней вежливости, который используется по отношению к чужим, незнакомцам и иностранцам. Просто потому, что с иностранцем сам учитель японского языка не может говорить на другом языке. Во-вторых, нейтральному, в смысле сексуальной окраски. Тут все осложняется тем, что если, скажем, учительница женщина, а ученик мужчина, то женщина, конечно, говорит на женском японском. Но если гайдзин мужчина нахватается женских слов, то получится не слишком весело, так как мужчина, использующий женские слова, в Японии воспринимается как гомосексуалист. С другой стороны, сама учительница, будучи женщиной, тоже мужские слова говорить не может. Вот и выходит, что она пытается говорить более формальными, сексуально невыразительными словами. Так и выходит, что учат гайдзинов вежливому, формальному и обесцвеченному, кастрированному японскому языку, на котором, кроме гайдзинов, никто и не говорит. Языку, в котором нет его и ее, а есть только Е, как в этой главе или первой фразе, которую учат все иностранцы: “ватаси ва…”.