– Думаю, я лучше поеду, – сказал доктор, неуверенно поднимаясь. – Я рад, что деду сегодня настолько лучше. Заеду снова, когда сам буду чувствовать себя получше.
Локхарт проводил его до двери и уже прощался с ним, когда снизу раздался истошный вопль таксидермиста.
– Глаза, – кричал он, – О Боже, я забыл привезти глаза! Что же нам теперь делать?!
Доктор Мэгрю не сомневался в том, что следует делать ему. Он в последний раз посмотрел полубезумным взглядом на дом и быстро, но как-то неуверенно направился по дорожке к своей машине. Дома, в которых в пустых кофейных чашках валяются человеческие аппендиксы и кто-то заявляет, что забыл привезти свои глаза, – такие дома не для него. Он твердо решил, что, как только вернется к себе, сразу же посоветуется с собственным врачом.
Локхарт, оставшись один, как ни в чем не бывало вернулся в дом и успокоил расстроенного Таглиони.
– Не волнуйтесь, – сказал он, – я что-нибудь сделаю. Я вам достану пару глаз.
– Где я? – стонал таксидермист. – Что со мной происходит?
Миссис Флоуз наверху точно знала, где она находится, но тоже не могла понять, что с ней происходит. Она выглянула в окно как раз в тот момент, когда не привыкший отказываться от своего мнения доктор Мэгрю спешил к своей машине. Затем она увидела, как из дома появился Локхарт и прошел к башне. Назад он возвращался, неся с собой пару стеклянных глаз, вынутых им из чучела тигра, подстреленного дедом в Индии в 1910 году. Локхарт считал, что эти глаза как нельзя лучше подойдут для затеянного им дела. В конце концов, старый Флоуз всегда был свирепым людоедом.
Весь этот день, следующий, а потом и третий Таглиони продолжал свою жуткую работу, Локхарт готовил, а Додд сидел в своем сарае и с чувством обиды и возмущения смотрел на огуречный парник. Миссис Флоуз в своей комнате дошла до ручки от доносившихся до нее через весь дом тирад мужа, рассуждавшего о рае и аде, о грехах, вине и проклятии. Она ничего не имела бы против того, чтобы старый дурень помер или хотя бы перестал повторяться, но он снова и снова выкрикивал одно и то же, и миссис Флоуз уже готова была не останавливаться ни перед снегом, ни перед бурей, ни перед покрывшим все льдом, ни даже перед высотой, на которой находилось окно ее комнаты, только бы сбежать из этого сумасшедшего дома. Она связала вместе несколько простынь, разорвала на полосы одеяла и тоже связала их друг с другом и с простынями, прикрепив конец получившейся длинной веревки к кровати. После чего, нацепив на себя всю самую теплую одежду, какая у нее была, миссис Флоуз выбралась в окно и, скорее, соскользнула, чем спустилась на землю. Ночь была темной, снег успел почти растаять, и на черном фоне грязи и болот ее не было видно. По дорожке, покрытой жидкой грязью, она пошлепала к мосту, прошла его и уже пыталась открыть ворота, когда услышала позади себя тот же самый звук, которым встретил ее Флоуз-Холл, когда она сюда приехала, – лай собак. Они еще были во внутреннем дворе, но в окне ее спальни ярко горел свет; когда же она выбиралась оттуда, света в комнате не было.