Слева хрустнуло стекло. Резко повернувшись, я увидел женщину. Практически лысая, с впалыми щеками, болезненным оттенком кожи, в рваной, выпачканной кровью одежде, казалось, одними губами она говорила: «Не стреляй». Я посмотрел в ее глаза, полные боли и отчаяния, сделал шаг назад и снова повернулся к выходу. В тот момент, когда я опустил автомат и схватился рукой за ручку двери, кто-то схватил меня за вещевой мешок и с силой отбросил назад, в зал.
Я со всей силы ударился головой об бетонный пол, в районе поясницы что-то неприятно кольнуло. На несколько секунд сознание меня покинуло, а когда я вновь очнулся, на мне уже сидел здоровенный мужик и молотил кулаками по лицу. Все мои попытки отбиться не увенчались успехом, не та весовая категория, невыгодное положение. Мужчина, поймав мои руки и просунув их под себя, переместился мне на грудь. Больше ему ничто не мешало. Ударив два раз в лицо, он потянулся к противогазу. Не хватало воздуха, не было сил сбросить столь массивную тушу с себя. Паника прокралась в каждую клеточку моего мозга, не давая выдавить из себя ни единого слова, только едва различимый хрип. Я слышал, как там, наверху, обнаружили, что меня нет, но не мог поторопить своих товарищей. Еще два удара. По лицу заструился теплый ручеек крови. Кажется, мужик разбил мне нос.
Неожиданно звуки борьбы прервали выстрелы. Мужчина как-то странно дернулся, выгнулся, что-то невнятно промычал и плашмя упал, придавив меня всем своим весом.
В глазах помутнело. И я отключился.
Дверь закрылась с привычным глухим щелчком. Наступила оглушительная тишина. Сердце уже не так бешено бьется, в пятки не проваливается, да и воздух при одной мысли о поверхности резко не заканчивается. В какой-то момент у каждого из нас внутри что-то щелкнуло, надломилось, а потом и вовсе сломалось. Мы просто смирились с действительностью, которую уже не изменить, махнули на все рукой. Надежда умирает последней. Так, кажется, говорят. И сейчас как раз наступил тот момент, когда времени осталось чуть-чуть, последние крупинки бытия скатываются на дно песочных часов, но перевернуть для нового отсчета их некому. Светлого будущего уже никогда не будет. Это знали мы, видели по нам другие. Город, умирая в страшных муках, оставил ядовитые ожоги у нас внутри, в наших душах. Раны сначала саднили, жгли, а потом боль исчезла, на ее место пришла пустота. Кто мы теперь? Люди, животные или просто оболочки, мешки с костями, мясом и кожей, пригодные только для выполнения опасных и жизненноважных заданий? Чувства притупились, а слова иссякли. По возвращению - короткий доклад, сдача снаряжения, беседа с комендантом, отбой. Чтобы с утра снова подняться наверх, за очередной порцией пустоты.