Но не дай Бог навредить Тогда тысячи исцеленных не будут стоить ничего. Если хотя бы одному стало хуже, тогда он не Мастер и маг, а обычный преступник. Но у Мастера это исключено, хотя у него есть еще больший страх. Он не причиняет вреда, но твердо знает чем меньше он убедил, тем ниже его мастерство.
Я услышал простую и неприятную историю Потом, когда начал лечить и приобрел больше опыта, то именно такое встречалось чаще всего «Оно» съедало человека до самых костей, оставляя измученный дрожащий скелет и безумные, ничего не понимающие глаза. И эта болезнь, как мне кажется, пугала людей больше всего Ее совершенно никто не мог лечить Само же лечение отличалось от понимания мира в обществе, вырастившем меня Далеко не каждый больной соглашался лечиться и делать то, что ему предлагали. Не каждый принимал спасение. Мне казалось, эго не моя вина — сам Создатель хочет, чтобы эти люди в невероятных мучениях оставили Землю
Да поймите же вы, — слушая рассуждения Серафимыча и парня, не выдержав, гаркнул я. — Ведь умрет он скоро. Осталось совсем недолго. Пойми, Саня — легко, очень легко спасти твоего отца. Лишь бы только он слушал да делал то, что я буду говорить.
А кто вы? — выдавил из себя обалдевший парень.
Да никто, — выдохнул я. — Просто неудачник, знающий законы жизни и смерти.
У Серафимыча полезли глаза на лоб. Непонятно, каким чудом из открытого рта не вывалилась куриная нога.
Да кто ты такой? — вдруг взревел он, плюнув этой ногой в меня. — Ты ты ты… — как из автомата, сыпалось из открытого рта. — У человека горе Мы всем портом не знаем, как помочь. Где только не лечили, куда только не возили его отца, — и он грохнул кулаком о стол.
Парень вертел головой, глядя на нас. В широко открытых глазах светилось то, что всегда мне давало силы. Это была вспышка веры, веры в меня.
Кто я? Компрессорщик-разрядник… И еще тот, кто знает многое. По крайней мере о вас. О вашей печени — Я вдруг стал спокойным и даже ехидным. — Все знаю, да. Даже то, как вы один раз в три дня корчитесь на унитазе, кусая себе локти, а потом запихиваете обратно свой вывалившийся геморрой. Знаю, как вы хватаетесь за печень, которая вас толкает изнутри. А еще, — наступал я на него, — знаю, как просыпаетесь по ночам и испуганно стонете оттого, что не чувствуете рук. В них только через час возвращается кровь Что, еще? — не унимался я. — Может быть, то, что вчера вы не могли разогнуться в течение часа, ползая на четвереньках на работе? Вы боитесь, чтобы этого не узнала моя мать. Не бойтесь, она вас не бросит. Она умеет любить. Она хорошая, несмотря на свои вопли. А левый глаз у вас затягивает пленка, которая может держаться и день и два… Но скоро это будет дольше. Ну так что, папа? — вдруг взорвался я. — Что ты мне скажешь теперь? И, кстати, не "Мочу Больного Корейца" я пью, а пью то, что не дает мне стать таким, как вы, — испуганной развалиной, огромной и волевой, но потерявшей веру в здоровье. Наверное, даже вам становится смешно при виде маленьких белых таблеток. На этикетке пузырька бессовестно и нагло написано, что они сделают вашу печень такой же, какой она была когда- то в молодости. Зачем что-то менять? Пей их — и будешь здоров Как прекрасно и просто!