Поединок между тем перешел к своей завершающей стадии. Дядя Ваня оказался в центре зала, прямо на постаменте, он присел и ждал очередного удара Мастера, который немного медлил. Вдруг его рука дернулась, синий хлыст свистнул, дядя Ваня размазанным силуэтом переместился на пару метров назад, а постамент, рассеченный крест накрест, ссыпался в оказавшуюся под ним пустоту.
Мастер, не ожидавший такого поворота событий, замер. Дядя Ваня выпрямился и подошел к прямоугольному провалу. Посмотрел вниз, увидел что-то, донельзя его обрадовавшее, переглянулся с Мефистофелем, и спокойно отошел к нам. Мастер оторопело следил за его перемещениями, не теряя, тем не менее, бдительности.
- Надеюсь, ты понимаешь, что ты расслабился рано?
- Да нет, это ты поторопился. - Сказал дядя Ваня, хотел что-то дополнить, но его перебили.
Из пролома вылетел камень, в котором не трудно было узнать остатки постамента. Следом вылетели остальные три. Все это сопровождалось рыком, в котором было мало человеческого. Все присутствующие отошли на несколько шагов с занимаемых позиций: получилось, что мы прижались к стенам, вперемешку, и мы, и прибалты.
Рев тем временем нарастал, достиг своего пика и угас. Потом из пролома вытянулась рука, толстая, как бревно, волосатая, как ствол пальмы, свитая из мускулов и жил, как канат, и уцепилась пальцами за край. Потом показалась вторая рука, такая же как и первая, тоже ухватилась за край, руки напряглись и с натугой вытянули из пролома тело.
Это был Конан. В натуральном виде, не такой, каким его представил Голливуд в лице Шварценеггера, чисто выбритым и гладкокожим, и не такой, каким предстал перед нами дядя Ваня давеча перед Домским собором, а натуральный дикарь с Севера, из таинственной Киммерии, о которой мало кто слышал вообще, а те, кто все-таки слышал, плохо представляет себе где это. Громадный, заполонивший собой все пространство, какое еще оставалось в зале, волосатый где только возможно, из одежды имеющий странного вида фартук, настолько маленький на этом огромном теле, что запросто мог называться символическим. Рожа была самая что ни на есть разбойничья, при этом лукавая, и неуловимо напоминающая Карабаса Барабаса. На лбу наливалась просто гигантская шишка, в масштабах Эстонии запросто могущая сойти за небольшую гору. Глаза гиганта были закрыты, но дергались, как будто пытались открыться, но не могли: слиплись от долгого сна. Наконец ему это надоело и он гулко, как в трубу, прогудел:
- Поднимите мне веки! - Он обвел зал невидящим взором и добавил. - Блин!