Все изменилось в день, когда Тавия явилась с проверкой. Демоница была довольна моим докладом о завоеваниях, но была сильно озадаченна, когда заметила у меня на столе маленькую скульптуру Бахуса. У меня не было ни какой возможности спрятать статую с моей «коллекцией».
Тавия потребовала объяснений и я рассказала ей о моей роли в защите запрещенных предметов. Как и всегда, ее ответа пришлось ждать долго, но когда это случилось, мое сердце почти остановилось.
— Ты должна немедленно прекратить это.
— Я… что?
— Ты должна вернуть эти вещи обратно отцу Бетто.
Я недоверчиво изучала ее, ожидая, что сейчас это была шутка. Отец Бетто был моим местным священником. — Ты не можешь… не можешь иметь это ввиду. Эти вещи не могут быть уничтожены. Мы поддержим церковь. Предполагается, что мы идем против них!
Тавиа приподняла темную резкую бровь. — Предполагается, что мы приближаем зло во всем мире, дорогая, который возможно и не соглашается с планами церкви. В этом случае, соглашается.
— Как? — прокричала я.
— Потому что нет большего зла, чем невежество и разрушение таланта. Невежество ответственно за большее количество смертей, фанатизма и греха, чем какая-либо иная сила. Это разрушитель человечества.
— Но Ева согрешила, ища знание…
— Уверена, — ухмыльнулась демонесса. — Ты и вправду знаешь, что есть добро, а что — зло?
— Я… я не знаю, — прошептала я. — Они кажутся неразличимыми.
Это был первый раз с тех пор, как я стала суккубом, когда эти грани на самом деле стали для меня столь размытыми. Потеря моей смертной жизни омрачила меня, и я бросилась в бытность суккубом, никогда не ставя под сомнение роль Ада или развращение таких людей, как Никколо.
— Да, — согласилась она. — Порой так и есть. — Улыбка исчезла с ее лица. — Это не обсуждается. Ты немедленно все отдашь. И, может, за одно попытаешься соблазнить отца Бетто. Было бы неплохо.
— Но я… Слово «не могу» застыло на моих губах и я кусала их. Под ее властью я ощущала себя очень маленькой и очень слабой. Не следует пересекаться с демонами. Я сделала глоток: — Да, Тавиа.
В следующий раз когда Никколо и я занимались любовью, он устал, но был счастлив предложить беседу в его пост-сексуальном истощении: — Ленсо завтра принесет мне свои картины. Подожди, пока увидишь их. Они изображают Венеру и Адониса…
— Нет.
Он поднял свою голову: — Ммм?
— Нет. Больше ничего мне не приноси.
Было так тяжело, боже, так тяжело говорить с ним таким холодным тоном. Я продолжала напоминать себе, кем была и что должна делать.
На его красивом лице появился недовольный взгляд.