— О чем ты? Ты уже собрала столько…
— У меня их больше нет. Я отдала их Савонароле.
— Ты… ты шутишь.
Я покачала головой: — Нет. Этим утром я связалась с его Поясом Надежды. Они пришли и все забрали.
Никколо попытался сесть. — Погоди. Это не смешно.
— Я не шучу. Они все пропали. Их бросили в костер. Это предметы греха. Их нужно было уничтожить.
— Ты лжешь. Прекрати, Бьянка. Ты же не думаешь…
Мой голос повысился. — Они не правильные и еретичны. И они уничтожены.
Наши глаза встретились, и я могла видеть, когда он изучал мое лицо, что он начал понимать, что возможно, только возможно, я сказала правду. И я сделала. Вроде. Я очень хорошо умела заставлять людей, в особенности мужчин, верить в то, что я хотела.
Мы оделись, и я отвела его его в кладовку, в которой раньше прятала предметы. Он уставился, с бледным и не верящим лицом, на пустое помещение. Я стояла рядом, со скрещенными руками, выражая жесткую позицию и неодобрение.
Он повернулся ко мне с широко открытыми глазами: — Как ты могла? Как ты могла так поступить со мной?
— Я же сказала тебе…
— Я доверял тебе! Ты сказала, что они будут в безопасности!
— Я ошибалась. Сатана затуманил мой рассудок.
Он болезненно схватил мою руку и склонился ко мне. — Что они с тобой сделали? Угрожали? Ты бы не сделала это. Что они предложили тебе? Это тот священник, которого ты всегда посещаешь?
— Никто не заставлял меня делать это, — ответила я мрачно. — Это нужно было сделать.
Он отстранился, как-будто не мог выдержать мое прикосновение и мое сердце болезненно сжалось от его взгляда. — Ты понимаешь, что сделала? Некоторые из них никогда не заменить.
— Я знаю. Но так будет лучше.
Никколо пристально смотрел на меня в течении нескольких секунд и затем неуверенно направился к двери, не заботясь ни о комендантском часе, ни о своем ослабленном состоянии. Я смотрела ему в след, чувствуя себя мертвой внутри. Он — просто еще один человек, думала я. Позволь ему уйти. У меня было так много их в моей жизни; у меня будет еще много. Какое он имел значение?
Глотая слезы, я кралась к подвалу на нижнем уровне, стараясь не разбудить спящих домашних. Я совершала точно такую же вылазку вчера ночью, бережно перенося часть коллекции сюда вниз, ту часть которую я не отдала слугам церкви.
Разбирать предметы искусства и книги было как решать между своими детьми, кому жить, а кому умереть. Шелка и бархат не имели значения; все они отправились к Фра Савонароле. Но остальные… это было тяжело. Я отдала большинство из Овидия. Его работы были настолько широко распространены, я должна была верить, что копии их сохраняться, если не во Флоренции, то, возможно, в других местах, незатронутых этим фанатизмом. Другие автора, которые, как я боялась, издавались ограниченным тиражом, остались у меня.