– Вы торопитесь, – сказал Болтон. – И, кроме того, я не хочу пить с вами. Я узнал, что вы делаете и продаете наши машины на сторону и не платите мне за патент.
– А почему Уатт ваш? Может быть, и луна ваша? Вот вы наймете Гершеля, чтобы поставить на луну вашу марку!
– Не надо ссориться, – сказал Гершель. – Велите подать мне гобой.
Принесли гобой в длинном кожаном футляре, уже истертом. Гершель открыл футляр, в футляре лежал кусок замши. Астроном снял ее. Под замшей блеснули черное дерево и серебро. Гершель сложил губы и вытянул их вперед, как будто обижаясь; взял в губы мундштук гобоя, гобой запел.
Он пел так, как будто это пели дальние поля и луна.
Гершель играл хорошо. У него надувались пузырями привычные щеки. Он играл, закрыв глаза.
Это была простая шотландская мелодия.
У Лунного общества был обычай петь латинские стихи на мотив народных песен.
Веджвуд полузакрыл свои красивые глаза и запел по-латыни стихи Горация:
Много ли зим нам отмерила судьба?
Или эта – последняя, что разбивает волны
О противолежащие скалы?..
Пел Болтон. Уатт запел, глядя на губы Веджвуда, – он плохо знал латынь.
Болтон налил коньяку Сабакину и сказал:
– Я слышал, как вы говорили. Вы мне нравитесь: вы умеете кусаться. Выпьем!
Сабакин выпил, не поморщившись.
– Однако вы и пьете!
Голос гобоя оборвался. Гершель отнял от губ мундштук, вытер его, протер черное дерево и положил гобой в футляр.
– Спасибо, друг, – сказал Болтон Гершелю. – Мне было неприятно, что русский обидел тебя.
– Мы мирный народ, – сказал Сабакин.
– А турецкая война ваша?[6] – спросил Вилькинсон. – А бой Кинбурнский вашего Суворова?[7] Турки не думают, что вы мирный народ, и я делаю для них пушки.
– Парламент взволнован, – прибавил Уатт, – а я спокоен. Я сделал то, что я хотел. Мой стакан полон, голова моя не болит, и я не понимаю, почему люди должны воевать.
– Но мир огромен, – сказал Гершель. – Мы взломали засовы неба. Вы слышите, господин Сабакин, я сказал – мы, я не забыл о Ломоносове. Не будем спорить. Мир огромен, и любой лот, брошенный в его глубину, обогащает душу людей. Будущее скажет, кто прав!
– Какая сегодня тревожная ночь! – сказал Болтон. – Почему вы все время то спорите, то миритесь? Я люблю Францию, которая хочет стереть то, что было начертано на сукне истории мелом, и хочет заново перекроить это сукно. Я за мир купца, потому что старые права аристократов – это только черновая разметка истории. Мне нужны машины, крепкие резцы, чистые отливки и покупатели во всем мире.
Луна все подымалась. Лишенные тени, вещи становились легки, и даже серебро казалось прозрачным.