– Друг мой Гершель, вы великий человек, – сказал Сабакин.
– Я тоже думаю так… Я очень трудно жил и ничему не верил. Я проколол небо там, между созвездием Возничего и Близнецами, и увидал новое светило – я принял его сперва за комету.
– Мы полировали, господин Гершель, в Петербурге колесо, делали наводные трубы и окуляры, паяли, точили. Михайло Ломоносов приготовил речь в честь Петра Третьего, родственника вашего короля. Речь была напечатана по-латыни.
– Господа, – сказал Гершель, – этот человек говорит о каком-то архангельском бауэре Ломоносове, о котором я, может быть, никогда не слыхал.
– У него кружится голова, – сказал Болтон внизу.
Лестница заскрипела.
Сабакин взглянул с высоты балкона. Гершель сердито спускался вниз, потряхивая седым париком.
Там, внизу, правее, темнел Бирмингам; краснота домов и крыш только угадывалась при свете луны. Блестели стальные полосы каналов; вдали каналы сверкали, как струны.
Какая-то птица пискнула внизу. Знакомая птица. Может быть, зяблик. Только есть ли в этой Англии зяблики?
– Эх, Михайло Васильевич, – сказал Сабакин, – мы еще поспорим. – И спустился, сердито стуча ногами по лестнице.
За столом разливали по бокалам вино, которое казалось при свете луны фиолетовым.
– Итак, наш первый тост, – сказал Болтон, – за друга нашего Гершеля. Оставим споры! В нашем деле тот, кто достроит машину, кто научит людей пользоваться ею, тот и победитель. Труба эта сделана господином Гершелем в Лондоне. Он полирует зеркала, он их продает, он их ставит, ими живет. Он победитель!
– Мой тост? – спросил Сабакин.
– Подождите. Тост Уатта.
– Забота не оставляет меня, друзья, – сказал Уатт. – Рождаются машины, они мужают, а мы еще не умеем резать и точить металл. Машины еще не изобретены, пока точность выделки зависит от руки рабочего. Я пью за того, кто изобретет и построит машины, создающие машины, кто даст вечный бег токарному станку и избавит резец от дрожания! Я больше всего, – продолжал Уатт, – люблю свою машину, которая сделана из олова. Да, у нее цилиндр из олова и поршень из дерева. Она была построена наспех, но еще работает. Мы не умеем еще делать из металла машины. И Мердок устал делать на станках то, что на них нельзя сделать. Часто я хотел бы ограничить свою мысль, но она идет все дальше и дальше.
– Нет, господин Уатт, – воскликнул Мердок, – нет, мой дорогой господин, вы – ветер в наших парусах! Выпьем за разум, мистер Уатт!
– Нет, тост должен произнести Вилькинсон! – возразил Уатт.
– Вино слабо для нас, людей луны, людей чистого разума. Я предлагаю пить за расширение дел, за расширение границ, за вооружение кораблей, которые помогут нам торговать. Я предлагаю в честь всего этого много и весело пить.