На Батищева мастер сердился и ему не верил.
Что-то новое вымышляет солдат, и может быть от этого мастеровому люду убыток.
Подходил Леонтьев к игрушке – вертятся колесики, зубцы колесиков крутят оси. Стоячий деревянный вал с шестерней передает движение вверх, и сразу сверлят два станка по четыре ствола, – значит, всего восемь. Еще в верхнем отделении работает двенадцать пил – обдирают стволы.
В другой игрушке от колеса идет стоячий деревянный вал, и от него приведено восемь пил, которые могут сразу обчищать восемь стволов; и от того же водяного колеса вращается через шестерню стоячий вал, и он приводит в движение станки, которые обтачивают грани казенной части ствола.
А всего не разберешь: переделывал Батищев свою модель много раз и по-разному.
Когда Батищев уходил на работу, Леонтьев пальцем крутил колесики.
Маленькие ружейные стволы надвигаются на сверла, тянут их грузы. В другом месте пилы сами опиливают стволы кругом.
Спрашивал Батищева Леонтьев:
– А ты, солдат, не даром стараешься?
– Видал я, – отвечал Батищев, – дальние горы, на которых и летом снег. Видал я дальние леса, на которых и зимой листья. Видал я теплые моря, на которых и зимой льду нет нисколько. И не видал я места лучше нашего и другого народа, что был бы нас бойчей. Работаю я, мастер, не для временной пользы, а ради славы народной, чтобы били мы шведов, проливая малую кровь, чтобы сошли мозоли с наших рук и было бы нам время самим и соловьев слушать, врагов не боясь.
– Я знаю, с кем ты их слушаешь! Но о соловьях разговор будет после.
– Я давно с тобой хочу поговорить о больших делах, – сказал Батищев.
– Слушай, Яков, – сказал Леонтьев, садясь на лавку. – Стар ты несколько, можешь ты получить чистую отставку. Признайся перед господином стольником, что дело не выходит. Побьет он тебя, конечно, но не до смерти, потому что деньги я за тебя, что на работу издержаны, отдам, хоть и не все. А снасть твою мы с тобой построим где-нибудь на речке подальше, в малом виде. Пускай сверлит она ну два, ну три ствола. Забогатеем, и за тебя дочку отдам, ничего, что ты и не оружейник, и собою староват.
– Нельзя, мастер. Ты человек немолодой, но не слыхал ружейного стука, не видал, как ходят наши в зеленых кафтанах в атаку, не видал, как проходит по полям победа. Я на тебя, мастер, работать не буду. Я человек служивый, служу государственному делу.
– Слушай, солдат! Я с тобой хотел добром говорить, а не хочешь – я на тебя донесу, что ты сидел в горнице запершись и, в противность царскому указу, запершись писал, а за это кнут.