– А доноси! Я тебе покажу, что писал, – ты ведь тоже грамотный.
Мастер нагнулся к столу и прочел на синеватой бумаге донесение, написанное крупными, хвостатыми буквами. Начиналось оно так: «В прошлом, 1714 году по твоему государеву указу велено было мне на Туле, на реке Упе, построить водяные оружейные заводы для обтирания и сверления стволов к прибыли казне, и ныне те оружейные заводы сделал я и поставил на ход, и ныне на тех заводах вода стволы сверлит, и прибыли от того государевой казне три алтына да две деньги от ствола».
– Эх ты, пропащая душа! – сказал Леонтьев. – Какими ты деньгами бросаешься, бездонные твои карманы, просяная твоя душа!
– А может, вспомнят обо мне когда русские люди…
– Не вспомнят, солдат, хотя крику ты наделал много, а вот ругать тебя будут пожиточные люди.
– Ну, пускай ругают.
содержащая рассказы о колоколах и о пушках и описания пробы ружейных стволов.
Было воскресенье, погода на дворе стояла хорошая.
Батищев постучался ранним утром к своему хозяину.
– Мастер, – сказал солдат, – а сегодня я буду те стволы пробовать – тебя зову.
– Может, разорвутся! – засомневался мастер. – Ты подумай, порох – зелье строгое, а на пробе стволы двойным зарядом заряжаются.
Леонтьев быстро скинул тулуп, опорки, натянул козловые сапоги, надел синий кафтан и подпоясался праздничным кожаным поясом с серебряным убором.
Пошли. В синее небо подымались из труб зимние голубые дымы, красное солнце золотило купола церквей.
– Экая тишь и скука! – сказал Леонтьев. – А прежде сколько в праздник было над Тулой колокольного благовеста!
– Прибраны колокола к делу, – возразил солдат.
– Пропали они за хвастовство и водку, и хвалить этого нельзя. И было то так: побили нас шведы под Нарвой, и потеряли мы пушек до множества…
– Больше чем три полста, – вздохнул солдат.
– Конечно, обидно было… Нынешний царь тогда в Новгороде проживал, смотрел, как город окапывают: шведов ждали.
– Тогда, говорят, и кремлевские стены в Москве чинили.
– Не перебивай: я старший и, стало быть, больше знаю. Сидит царь под окошком и видит, что перед домом ходит незнакомый человек; по рваному платью судя, посадский, но очень прилежно и без страху ходит перед царскими очами. Послал царь спросить боярина, чего тот человек хочет, а посадский отвечает: хочу-де помочь государеву горю. Ведут человека к царю, спрашивает царь посадского: «Какие у тебя ко мне дела? Только говори короче». – «Всемилостивейший государь, – говорит тот посадский человек, ну так говорит, как я тебе, – хочу помочь твоей беде. Знаю, потерял ты пушечный наряд и гадаешь, где достать медь на литье новых пушек». – «То правда, – сказал царь, – но разговор твой без пользы». – «Всемилостивейший государь, пропился я и задолжал, заложился, вели поднести чарку вина, умираю с похмелья, а денег нет ни полушки». – «По дерзости судя, он с делом пришел. – сказал царь. – Дать ему чарку». Выпил посадский. «Ну, говори», – приказал царь. А тот дерзкий человек отвечает: «Вели дать еще чарку для смелости, потому что скажу я чрезвычайное дело». – «Томишь! – осердился царь. – Плесните ему еще чарку!» Выпил посадский и говорит: «Теперь стало все яснее и легче. Так слушай. Меди у тебя, царь, много. На колокольнях колоколов за сотни лет накопилось; коли швед придет, он те колокола снимет да увезет – так он в лихое время уже здесь делал. Снимем-ка, царь, колокола сами, отольем пушки, врага одолеем: бог сильных любит, а когда возьмем у шведа пушки, богу колокола вернем». Вот так и сделали.