— Могу я его навестить?
— Не сегодня, — ответила женщина. Мы подъехали к дому на окраине города. — Побудешь здесь пару дней, а мы в это время свяжемся с твоими родственниками и попросим тебя забрать.
Родственниками? Не знал никого в этом качестве.
Дом представлял собой одноэтажное кирпичное строение и напоминал обыкновенное семейное жилище. Никто бы не сказал, что в нем складировали осколки разбитых семей. Полицейский, притормаживая, посигналил, и из дверей вышла женщина, не человек, а один живот, с улыбкой, которая, как я решил, мне будет являться в тысяче самых жутких кошмаров. Эта улыбка говорила: «Твоя трагедия — мой пропуск на небеса. Так что иди ко мне, и давай обнимемся».
— Ты, должно быть, Каспер, — начала она, и в это время к ней присоединился лысый мужчина, который кивал так, что можно было подумать: Каспер — это он.
Я промолчал.
— Я — миссис Френч, — заявила женщина-живот таким тоном, будто быть миссис Френч — само по себе достижение.
Поскольку я не отвечал, меня повели в дом и показали детей, смотрящих в гостиной телевизор. По привычке я окинул взглядом девичьи лица. Я так поступал, даже когда передо мной были убогие. Хотел понять, есть ли такая физическая красота, о которой я мечтал или которая меня влекла. Делал это в автобусах, в больницах и на похоронах близких друзей. Поступал так, чтобы немного облегчить давящий на меня груз. И не изменю себе даже на смертном одре. Но в том доме все оказались некрасивыми, по крайней мере внешне. Подростки уставились на меня, словно я был выставлен на продажу. Половина из них казались покорными всему, что приготовила для них судьба, другая половина вызывающе ворчала. Я не проявил к ним никакого интереса — у меня не было сомнений, что каждый из них мог похвастаться трагедией, которую я не оплакал бы и за века. Я был слишком занят в этой темнице для несовершеннолетних — старел каждую минуту на десять лет.
Парочка продолжала экскурсию. Мне показали кухню, задний двор. Показали мою комнату — что-то вроде слегка приукрашенного шкафа для одежды. Сколько бы люди ни казались милы и добры, как бы слащаво ни говорили, я привык экономить время и сразу приходить к заключению, что они — извращенцы и только и ждут, когда наступит темнота.
Я бросил сумку на узкую кровать, а миссис Френч сказала:
— Тебе здесь понравится.
— Шутите? — отозвался я. Терпеть не могу, когда мне говорят, где и что мне понравится. Ведь это решаю даже не я. — И что теперь? У меня есть право на один телефонный звонок?
— Здесь не тюрьма, Каспер.
— Увидим.
Я позвонил Эдди и спросил, не согласится ли он забрать меня к себе. Но он ответил, что просрочил визу и в силу этого живет нелегально и не имеет возможности выступить в роли моего легального опекуна. Позвонил на квартиру Анук — там ответил ее сожитель и сказал то, что я знал и без него: Анук по-прежнему поджаривалась на солнце в буддийском центре медитации на Бали и не собиралась возвращаться домой, пока у нее не кончатся деньги. Я попался. Повесил трубку, вернулся в свой кубик темноты и заплакал. Никогда до этого момента я не думал со страхом о своем будущем. Вот в чем заключается истинная потеря невинности — оценить границы собственного бессилия.