— Не знаю. Мне всего четырнадцать лет.
— Мы с тобой оказались в одной лодке. В тюрьме человек не может жить нормальной жизнью. У него нет возможностей знакомиться с девушками, готовить себе еду, заводить друзей — в общем, снимать сливки жизни, от которых остаются весьма приятные воспоминания. Я, как и ты, не могу жить. И как и ты, не могу умереть. Что же в таком случае остается человеку?
— Не знаю.
— Созидать!
— О!
— Ты умеешь рисовать карандашом или красками?
— Совершенно не умею.
— Сочинять и записывать рассказы?
— Нет.
— Писать стихи?
— Ни в коей мере.
— Играть на музыкальных инструментах.
— Не в состоянии извлечь ни одной ноты.
— Проектировать здания?
— Боюсь, нет.
— И все-таки кое-что тебе доступно. Думаю, ты уже понял, что именно.
— Нет.
— Да.
— Уверяю вас, нет.
— Ты все прекрасно знаешь. А теперь поспеши — уходи. Не сомневаюсь, тебе не терпится начать.
— Как я могу начать, если не понимаю, о чем вы говорите?
Я покинул тюрьму оглушенный и опустошенный, на грани то ли истерики, то ли прекрасного открытия. Мне дали совет созидать.
Но что?
Требовалось поразмыслить. Мне нужна была идея. С тяжелой душой я вернулся в город и принялся прохаживаться по всем нашим пяти убогим улицам. Доходя до конца, где уже начинались заросли кустарников, я поворачивал и шел обратно. И так снова и снова. Почему я не решался войти в окружавшие наш город со всех сторон дебри? Хотел бы я быть способным черпать вдохновение у Матери Природы, но, откровенно говоря, эта дама оставляет меня равнодушным. Всегда так было и всегда так будет. В моей голове не вызрело ни одной великой идеи, когда я глядел на деревья или спаривающихся опоссумов. Конечно, зрелище потрясающего заката или бурлящего ручья не оставляет равнодушным спящего и в моей душе ангела, но дальше никуда не ведет. Приятно смотреть на колеблющиеся стебли травы, но в мозгу как была, так и остается пустота. Сократ, видимо, подразумевал то же самое, когда говорил: «Деревья во дворе не способны ничему меня научить». Подсознательно я понимал, что могу черпать вдохновение только у людей и сотворенных людьми вещей. Совсем неромантично, но так уж я устроен.
Я стоял на перекрестке и наблюдал, как люди плетутся по своим делам. Перевел глаза на кинотеатр. На главный универмаг. Скользнул взглядом по бару, китайскому ресторану. Как все эти предметы произросли из первичного доисторического бульона, оставалось для меня величайшей загадкой. То, что покрытый листьями куст получился в результате большого взрыва, меня нисколько не трогало, зато горели пробки от сознания, что почта в нашем городе функционирует потому, что когда-то на сверхновой звезде взорвался углеводород.