Родители переглянулись.
— А это было неправильно? — спросила мать.
— У нас нет лишней комнаты, — начал раздражаться отец. — Куда мы должны были поместить Мартина? В сарай?
— Терри описывал все так живо, что у меня по спине побежали мурашки. Сознаю, это непрофессиональная реакция, но я ничего не мог с собой поделать. Он рассказывал, как заведенные глаза внезапно принимали правильное положение и смотрели на него. Как внезапно возникали спазмы и подергивания, как беспрестанно текла изо рта слюна. — Психиатр повернулся ко мне и спросил: — Это ты лежал в коме?
— Я.
Он указал на меня пальцем:
— Мое профессиональное суждение таково, что этот едва дышащий труп вызвал у юного Терри то, что я охарактеризовал бы как непроходящее нервное состояние. Это привело к тому, что Терри ушел в свою воображаемую жизнь, где был главным действующим героем. Понимаете, травмы — такая вещь, которая влияет на людей; есть травмы внезапные, но есть и вялотекущие, воздействующие длительное время, и они самые коварные, потому что их эффект растет вместе с побочными явлениями и они — составляющая страдания, как больной зуб.
— А второе событие?
— Его травма. Неспособность продолжать заниматься спортом. В глубине сознания, хотя Терри был еще очень мал, он не сомневался, что спортивный успех и есть смысл его пребывания на земле. И когда у него это отняли, он из созидателя превратился в разрушителя.
Мы молчали — впитывали смысл услышанного.
— Думаю, что вначале, после того как Терри лишился возможности играть в футбол, крикет и плавать, он стал извращенно воспринимать насилие, увидев в нем способ знакомым образом проявить себя. Он привык просто и ясно выставлять себя напоказ. Хромая нога портила его воображаемый образ, и он, не в состоянии принять своего бессилия, попытался восстановить способность действовать. Он начал действовать — жестоко, с жестокостью человека, лишенного возможности созидательного самовыражения. — Гордость, с какой говорил психиатр, была совсем неуместной.
— О чем, черт возьми, вы толкуете? — не понял отец.
— Таким образом, он перестал ощущать себя инвалидом? — спросил я.
— Речь идет даже о превосходстве.
— Превосходстве, которое можно, например, выразить в любви?
— Полагаю, так.
Этот разговор стал загадкой для родителей, поскольку раньше они совершенно не представляли, что творится у меня в голове. Видели оболочку, но не полезную сердцевину. Ответ мне казался очевидным: Терри не вылечит ни врач, ни священник, ни раввин, ни Бог, ни родители, ни страх, ни даже я. Кэролайн была единственной надеждой на его преображение. Вся надежда Терри была на любовь.