Все эти наблюдения несколько меня подбодрили. Обрадовало и то, что практические занятия будут идти параллельно с теорией — а я-то думал, как всегда, сначала суп, затем — компот. Уже без ложного стеснения я поинтересовался у директора школы, когда мне следует созвониться с инструктором, и тот, испуганно замахав на меня руками, ответил:
— Вчера.
Времени у меня, слава Богу, было навалом. Куда сложнее обстояли дела с финансами. Инструктор, кряжистый пятидесятилетний кабан с авторитарным характером, усасывал мои деньги, как пылесос; пришлось заметно урезать личный бюджет и подтянуть пояс. В возмещение этого я стал часто ездить в гости к Порочестеру, чей холодильник всегда был под завязку набит всякими вкусностями, — и вообще он жил на широкую ногу. Мы усаживались кто на диван, кто — в кресло, ставили на столик свечи и под неизменный коньячок беседовали о том, о сём — чаще всего о Елене, которая была теперь нашей излюбленной общей темой, прочнейшим связующим звеном.
Порочестер жаловался, что в последнее время в их отношениях с аcidophileen что-то изменилось — не в лучшую сторону. То есть вроде бы она по-прежнему хороша к нему, в Златоперье они по-прежнему считаются идеальной парой, но появился в ней какой-то прежде незаметный нюансик, что-то новое, больше внутренней свободы, что ли. Да, именно свободы — он чувствует, что в её душе появился недоступный ему уголок, они уже не две стороны одной медали, не принадлежат друг другу всецело, как раньше.
— А ведь вроде должно быть наоборот, дружище, — беспокоился карлик, — правда же, должно быть наоборот?..
Я кивал или пожимал плечами — почему, собственно, он так считает?.. Я видел, что он жадно ищет в Елене прежнюю аcidophileen — и обижается, что она не хочет вновь ею становиться. Обратно. А ведь аcidophileen, в сущности, никогда и не существовало, она жила только в воображении Порочестера. Но он шёл в своих желаниях ещё дальше. Он хотел, чтобы и живая, реальная Лена, с которой мы теперь виделись довольно часто, превратилась в аcidophileen из Интернета. Он не только хотел этого, но свято верил, что рано или поздно это произойдёт — если мы все будем правильно себя вести. И я никак не мог объяснить ему несостоятельность его притязаний.
— Может быть, она во мне разочаровалась?.. — сокрушался карлик, раскладывая передо мной веером распечатки их форумных бесед (в нашей троице был всё тот же негласный уговор: при встрече — никакого Интернета!) и тыча пухлым пальцем в наиболее полюбившиеся ему места, для верности обведённые кислотно-жёлтым маркером. Когда он однажды попытался учудить подобное в ресторане, где у златоперьевцев проходил «Свободный микрофон», мне пришлось попросить его убрать папку с бумагами прочь, — а не то люди подумают, что на поэтическую встречу невесть как прокрался представитель сетевого (не в том смысле!) маркетинга, чтобы под шумок завербовать пару-тройку зазевавшихся литераторов. Зато Порочестер и снискал у публики гигантский успех, с отчаяния очень выразительно прочитав со сцены одну из самых горячих и злых своих пародий на какого-то местного мэтра, неопрятно и неоправданно кичащегося экой для нас диковинкой — членством в Союзе Писателей.