.
Украинские коммунисты составили ответ генеральному секретарю ЦК ВКП(б). Они писали: «…Нельзя отрицать… того, что несмотря на несомненный перелом в отношении широких партийных масс к украинизации, – мы еще далеко не изжили здесь настроений инерции и косности, в значительной мере связанных с остатками антагонизмов периода острой гражданской войны, принимавшей в отдельных случаях, в силу специфических особенностей Украины, национальную окраску»>{454}. «Инерция» и «косность» Шуйского выражались в том, как «понимать украинскую культуру». Шумский «солидаризировался» в этом вопросе с Хвылевым (впоследствии, когда разгорелась борьба с «хвылевизмом» и «национал-уклонизмом», эти фамилии очень часто упоминались рядом).
Члены Политбюро ЦК КП(б)У прекрасно отдавали себе отчет в возможных последствиях «ошибок Шуйского». В условиях ожесточенной внутрипартийной борьбы в центре, опасаясь обвинений в создании очередного «уклона» или оппозиции, они решительно отмежевались от «эсеровского прошлого» наркома просвещения: «…Наше расхождение с т. Шуйским по вопросу о вовлечении украинских работников заключается в том, что тов. Шумский и его единомышленники часто склонны понимать под украинскими работниками только украинцев по национальности и то не всех, а фактически – людей, имеющих стаж пребывания в национал-социалистических партиях [так в тексте. – Е. Б.] в прошлом, да и то лишь в том случае, если эти люди разделяют… ошибки тов. Шуйского…»>{455}
Шуйский счел необходимым разъяснить свою позицию на состоявшемся 15 мая 1926 г., через три недели после появления упомянутого письма, заседании Политбюро ЦК КП(б)У. Отстаивая свою точку зрения на необходимость углубления украинизации, нарком просвещения коснулся главным образом трех моментов: положения украинцев в компартии, вопроса об украинизации пролетариата и творчества Хвылевого. «У нас был недавно съезд партии, и там никто даже не говорил на украинском языке», – возмущался Шуйский. «А почему они не выступали? – задавал он вопрос и тут же отвечал на него: – Потому, что они в партии забиты, загнаны и составляют меньшинство даже арифметическое, не говоря уже о влиянии. Потому, что в партии господствует русский коммунист, с подозрительностью и недружелюбием, чтобы не сказать крепче, относящийся к коммунисту-украинцу»>{456}.
Горячность Шуйского не могла не вызвать негодования его коллег по партийной верхушке, большинство из которых были русскими по происхождению или пользовались в быту исключительно русским языком. Причем последним досталось по первое число. «Господствует, – негодовал Шуйский, – опираясь на презренный, шкурнический тип малоросса, который во все исторические эпохи был одинаково беспринципно-лицемерен, рабски двоедушен и предательски подхалимен. Он сейчас щеголяет своим лже-интернационализмом, бравирует своим безразличным отношением ко всему украинскому и готов всегда оплевать его (может, иногда и по-украински), если это дает возможность выслужиться и получить теплое местечко».