Я проснулся от щемящего чувства неотвратимо приближающейся катастрофы. Кто не знавал такого — объясню вряд ли. Открыл глаза и увидел кромешную ночь, подмигивающую звёздами в дверной, если можно так выразиться, просвет шалаша. Пора, брат, дверь ладить…
Ребятня мирно похрапывала под одним одеялом. Было зябко и удивительно тихо. Как же так? Я что — уснул на посту? Позор, Палыч! А ещё на парня катил…
А с костром что? Погас костёр. Эх ты, шляпа…
И потихоньку, стараясь не разбудить молодёжь, я полез наружу. И едва высунул голову во тьму божью, как был схвачен — за шиворот, волосы, плечи, за всё — и немыслимой силы рывком выволочен вон.
Я, что называется, и пикнуть не успел, а на помощь к первой дюжине рук подоспела другая. Да и одна ли? Пара ладоней заткнула мне рот, пара локтей перехватила горло, остальные вцепились во что только можно, и я был прижат к земле, буквально распят на ней. На каждой моей руке, на каждой ноге, на спине — всюду сидело по… я не знал, сколько человек сидело на мне — много, очень много. Единственное, что ещё мог — видеть. И я видел, как со всех сторон к шалашу неслышно движутся безмолвные и скорбные, как старики на похоронах, дети. Их облитые лунным светом бледные фигуры заполонили всё обозримое пространство и прибывали, прибывали…
Бегущие — остановились!
Теперь они шли. И шли к нам.
Они не казались уже такими же бесстрастными, как в первую встречу. Теперь в их глазах звенела злоба, нескрываемая и необъяснимая.
Я ждал волков, а пришли волчата.
Цепкие пальцы ухватили меня за вихор, потянули голову назад, к самым лопаткам, и я почувствовал, как хрустят мои шейные позвонки. И увидел приближающегося Егорку. Он двигался прямиком ко мне чуть порывистей собратьев по небытию.
Боже мой! это же он привёл их сюда!
— Держите-ка! — донёсся до меня его страстный шепот. — Все держите! Крепко держите!..
И с размаху заехал мне ботиночком по скуле.
А потом ещё — по зубам. И в бровь. И опять, и снова…
Силёнок недоставало, но он с лихвой возмещал их дефицит стремлением размолотить ненавистную харю в тюрю, в малиновое желе.
— Не отпускайте, — шипел племянник подручным и пинал, пинал, пинал…
Кажется, я даже не особенно сопротивлялся.
Мне было не столько больно, сколько страшно. И не столько за себя, сколько…
Каким-то совсем уже боковым зрением я углядел суматоху: это Тим пытался разбросать кидающихся на него зомби. «Да, да, не сдавайся, Тимушка! — загудело в голове. — Задай засранцам!..» Чего там задай? Они не кончались. Так можно драться с ветром, с ливнем, с метелью. Но Тимка, мой несгибаемый Тимка, не сдавался. Саданув ладонью в нос девчурку лет восьми — та отлетела от него, как отлетают они от деревьев на пути, — он уже карабкался на спасительную ветку, лягая преследователей. Да, умница, там им тебя не достать! Меня уже не вытащишь, а сам попробуй…